Вот брат твой!..

Денисов с наслаждением курил и посматривал по сторонам. Все вокруг было привычным и спокойным. Возле самого берега высовывались из воды зеленоватые лесные лягушки; какие-то жуки, как заведенные, кружились на воде; перепрыгивали с ветки на ветку тоненько попискивающие пичужки. Наблюдать эту жизнь всегда было радостью для Денисова, и он подолгу засматривался на ту или иную букашку, забывая о цигарке, которая сама по себе дымила у него в кулаке.

Тлеющая крупинка махорки упала ему на руку, и он дернулся от мгновенной боли и резко тряхнул рукой. Это, должно быть, и спасло его: слева вдруг грохнул выстрел, и фуражку словно сдуло с голова Денисова.

Отшвырнув цигарку, он бросился плашмя на землю и, как змея, пополз под защиту кустов. Он ждал, что ему в спину вот-вот ударит второй выстрел, но его не было. Видно, стрелявший потерял его из виду и теперь напряженно ждал, не оплошает ли Денисов, чтобы следующим выстрелом разделаться с ним наверняка.

Это Денисов понимал и не двигался в своем укрытии, лихорадочно соображая, как бы завладеть ружьем, которое осталось вместе с рюкзаком под сосной. Если б подползти к ней! Тогда можно было бы, прикрываясь ее стволом, дотянуться до ружья.

Осторожно, очень осторожно Денисов пополз, но не успел выбраться из кустов, как совсем близко затрещало, и он понял, что это ломится на звук выстрела Белун и что медведю угрожает страшная опасность, поскольку в ружье у стрелявшего оставался неиспользованный патрон Предназначенный для Денисова, он мог принести смерть медведю.

Все остальное произошло в считанные секунды. Совсем рядом в кустах промелькнуло стремительное тело Белуна, и по его виду Денисов догадался, что медведь действует не вслепую, что он чует стрелка верхним чутьем и через минуту достанет его, потому что убежать от медведя невозможно.

С плеском перемахнув через ручей, Белун врезался в заросли на другом берегу, и тотчас оттуда раздался еще один выстрел и вслед за ним — громкий медвежий рев. Потом страшно и пронзительно закричал человек, до Денисова донеслись звуки свалки, и крик оборвался. Стих и рев Белуна, и в лесу установилась напряженная тишина. Его обитатели прислушивались к происходящему, и каждый по-своему оценивал меру грозящей ему опасности.

Уже ясно представляя, что произошло, Денисов поднялся с земли и, взяв ружье наизготовку, пошел в том направлении, откуда только что раздавались человеческие крики и медвежий рев. Продравшись сквозь орешник, Денисов увидел место схватки.

Прямо перед ним ничком лежал человек, а на нем, придавив своей тяжестью беспомощное человеческое тело, бездыханно и неподвижно покоился Белун. Откинулась в сторону мощная голова с белым пятном на лбу, бессильно вытянулись лапы. Шерсть на горле Белуна набухла кровью, и, раздвинув ее, Денисов увидел рану — безобразное рваное отверстие, которое могло оставить лишь так называемое жеребье — самодельная медвежья пуля.

С трудом освободив из-под медвежьей туши человека, Денисов перевернул его на спину и увидел того, кого и ожидал увидеть, — Яшку. Это он подкараулил Денисова и стрелял в него. Это он пытался остановить вторым выстрелом Белуна и кричал, когда медведь повалил его последним смертным усилием.

Денисов хмуро смотрел на Яшку. На нем не было ни одной раны, но он не дышал, а если и дышал, то так слабо и редко, что это невозможно было заметить простым разглядыванием. И все же Денисов, навидавшийся на фронте как убитых, так и раненых, определил, что Яшка жив, но находится в глубоком обмороке. Может, медведь ударил его, а может, Яшка сомлел от страха.

Денисов медлил. Он был вправе бросить этого человека здесь, в лесу, рядом с мертвым медведем. Ничего другого такой человек не заслуживал. Все, к чему он прикасался, приобретало гибельную окраску. Год назад он оставил Денисова в лесу на мучительную смерть и только что опять покушался на него. Изуродовав Белуна нравственно, он сегодня отнял у него жизнь, спасая свою, которая не нужна никому.

Все это Денисов прекрасно понимал, но поступить так, как поступил бы с ним Яшка, он не мог. Завтра он вернется сюда и похоронит Белуна, а сейчас надо спасать человека. Успокоенный этой мыслью, Денисов взвалил по-прежнему бесчувственного Яшку на плечи и двинулся через лес к кордону…

Вместо эпилога

Сейчас, когда повесть написана, когда изучена масса фактологического материала, все в ней кажется мне понятным и закономерным. Тогда же, в шестьдесят третьем, казалось странным, что заболотцы считают Яшку Наконечного медведем. Я спросил у Денисова, что он думает по этому поводу сам.

— Дак что, — ответил Алексей Николаевич, — тронулся, конечно, Яшка. От злобы своей, от испуга. Но медвежье в нем есть, никуда от этого не денешься. Я ведь нет-нет да и встречу его в лесу. Он меня, конечно, не признает. Посмотрит, поворчит что-то под нос и уйдет с глаз долой. Идет, а сам все чего-то ищет по сторонам, то камень перевернет на пути, то корягу. Чисто медведь. Да и принюхивается по-медвежьи.

— А где ж он живет? — спросил я.