Вот брат твой!..

А отвечать нужно уже сейчас, потому что ныне на Земле каждый день вымирает один вид живых организмов. Всемирный фонд диких животных предупреждает: к двухтысячному году в мире не останется бенгальских тигров и горилл, носорогов и орангутанов. К двухтысячному году, до которого всего ничего — двенадцать лет…

Но главная опасность, которая шаг за шагом подводит нас к роковому рубежу, отделяющему нас если не от гибели, то от полной нравственной деградации, есть наше допотопное, пещерное мироощущение. Мы и на исходе двадцатого века, летая в космос и пользуясь совершеннейшими ЭВМ, так и не поняли того, что понял еще сто с лишним лет назад кёнигсбергский затворник Иммануил Кант, сказавший: «Две вещи наполняют душу все новым и нарастающим удивлением и благоговением, чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них, — звездное небо надо мной и моральный закон во мне».

Это не просто красивая фраза, это — признание существования кровной связи между небом, а шире — космосом, Вселенной, и Землей; это — напоминание о том, что всякий ответствен в своих поступках перед высшим судом. Но этот суд Кант ни в коей мере не отождествлял с божественным. Не заповеди бога, а наш долг перед живыми и умершими заставляет нас поступать нравственно, утверждал он. И лучшим, чеканным выражением этой мысли есть формула Канта — «моральный закон во мне».

Но что нужно понимать под словами «моральный закон»? Только одно — Совесть. Но совесть не в узком, житейском смысле, когда она употребляется как синоним совестливости, а как категория высшего порядка, определяющая всю жизнь, все помыслы и поступки человека. Это его суть и содержание, кои рано или поздно будут взвешены и определены. Кем? Временем, которое только и определяет все, отделяет зерна от плевел, ценности истинные от мнимых.

Предвижу, что все, о чем я хочу сказать дальше, вызовет у многих чувство раздражения; не сомневаюсь, что раздраженные немедля наклеют мне какой-нибудь ярлык типа «малохольный» или что-то в этом же роде. Пусть будет так, как будет, но мне мой моральный закон не позволяет держать у себя какую-либо животину, например бычка или телку, кормить и поить их, а потом, по достижении ими кондиционных норм, спокойно пустить своих выкормышей под нож. Как не могу выбросить на улицу щенка или кошку, которые не выполняют каких-то домашних правил.

Этот же закон напрочь отвадил меня в свое время от охоты, но не поселил в моей душе ненависти к охотникам. По собственному опыту знаю: со временем все большее и большее число их проникнется пониманием пагубности своего занятия и добровольно оставит его. Но вот что угнетает: на смену им придут новые люди, по большей части молодые, одурманенные — другого слова не подберу — безответственной пропагандой идеологов от охоты. А их, к сожалению, пока хватает, стоит лишь почитать такие, скажем, издания, как «Охота и охотничье хозяйство» или «Охотничьи просторы».

Веление времени, буквально носящееся в воздухе и заставившее род людской по-новому взглянуть на свою жизнь и дела и как никогда ясно осознать гибельность дальнейшего поступательного движения в военной гонке, адептов охоты никак не задело. Они по-прежнему призывают браться за ружье и идти в лес, обещая своим прихожанам манну небесную. Лучшим подтверждением этого является статья Н. Судзиловского, опубликованная в сорок четвертом номере альманаха «Охотничьи просторы» за 1987 год. Даже заглавие статьи — «Пристрастные заметки» — сразу же дает понять: читатель будет иметь дело с человеком, обуянным определенными страстями. Какими? Конечно, охотничьими, которыми Н. Судзиловский старается заразить своих будущих единомышленников. И наверное, заразит, поскольку в самом начале статьи обещает «дать некоторой части молодежи захватывающее занятие».

Уже одна эта фраза объясняет понимание Н. Судзиловским содержания и смысла охоты. Как видим, она для него всего-навсего «захватывающее занятие». Но что же захватывающего в том, чтобы убить, к примеру, токующего косача? То есть захватывающего здесь, конечно, хоть отбавляй, но смотря для кого. Для человека, которого вид крови приводит в нездоровое возбуждение, это действительно сильный допинг. А для нормального? Для нормального такая охота ничем другим, как отвращением, быть не может. Убить птицу в пору любви! Она, конечно, не знает о том, что это низко и гадко, но мы-то с вами, товарищ Судзиловский, знаем! А если, зная, пользуемся птичьей беспомощностью, то кто мы после этого? Да, да, товарищ Судзиловский, обыкновенные подонки! И ваша фраза о том, что «не надо бояться, что это сделает ребят грубыми, ожесточит их», — фраза неискренняя, с отрицательным смыслом. Стрельба по живой цели сделает грубее и невменяемее к чужим страданиям хоть кого. А вдобавок она приучит к себе как к работе, превратится в привычку. Последнее это дело, когда так-то.