Вот и я, Люба!

— Ты, Анатолий Дмитриевич, мне на жалость не дави. Счет твоей зарплатной карты я сам заблокировал.

— Как это заблокировал? Я же здесь работаю и должен получать зарплату, — со злостью рычит Толик. — Вот возьму и в трудовую инспекцию пожалуюсь на твое самоуправство.

— Да, хоть самому президенту или Господу Богу пиши. Ты, Анатолий Дмитриевич, уволен за прогулы. Процедура увольнения проведена в соответствии с трудовым кодексом. Так что строчи, куда хочешь. Всё покиньте мой кабинет. У меня ещё работы много.

— Ух, прижили змею со змеенышами в свою семью, — шипит Анна Васильевна, вставая со стула. — Говорила я тебе, Толичка, что эта дворянская замухрышка загубит жизнь твою. Ну, ничего мы все докажем и все свое отберем. У нас и адвокат, и люди нужные есть.

— Да, да, бабуся, давайте бегите к нужным и важным людям управу на нас искать, а здесь чтобы я вас обоих больше не видел, и мать не смейте доставать и доводить.

Это все я практически в картинках рассказываю Степану, который периодически то вздыхает, то похихикивает.

— Ой, а Димка то у нас мужик, настоящий мужик! Прямо горжусь им! Завтра позвоню выразить свою мужицкое уважение, — произносит Степа, когда я заканчиваю рассказ.

— Ага, этот молодец мне такой разнос устроил после ухода отца и бабки, что у меня самой возникло желание уехать, — говорю, смеясь. — Пока сын с Алёной по телефону разговаривал, я от греха подальше тихонечко ушлепала бокс дочищать. У Димка характер местами в бабку Анну. Слишком резок бывает, я его иной раз даже побаиваюсь.

— Любаш, ну мужик и не должен быть тютей. И хорошо, что у Димки характер есть и хватка твоя, и ум. Толк из парня будет. Молодец — он! Только погоди, из твоего рассказа я не очень понял, ты с адвокатом общалась? Или всеми делами Миша занимается? Как я понимаю, твои почти бывшие родственники реально подадут на раздел имущества и денежных средств, — смотря пристально мне в глаза, серьезно замечает Степан.

— Да, все так и будет. Здесь даже к бабке ходить не нужно, — бурчу, утыкаясь Степушке в грудь, с удовольствием вдыхая аромат его тела.

Долго дышу мужчиной, будто наполняю себя его силой и смелостью.

— Пусть подают. С меня взять нечего. У меня ничего нет и не было, — со смехом фыркаю. — Анатолий никогда ничем не интересовался, потому и не знал, что изначально все было записано на бабушку мою. Потом, когда она заболела, мы начали все переписывать на мою мать. После с мамы свинокомплекс переоформили на Дмитрия, когда ему 18 лет исполнилось. Юридическую фирму сразу на Мишу записали. Лингвистическую школу год назад на Анюту оформили.

— Любаня, как я понимаю, на тебе самой совсем ничего нет? — крепко обнимая меня, спрашивает Степан.

— Ну вот, Степа, наконец-то, я открыла тебе свой самый страшный секрет. Ага, у меня самой ничего нет. Я даже на "Сандеро" ездила по доверенности. Ну, что Степан Григорьевич, не пугает тебя факт, что я — не богата, не знаменита и не успешна?

— Любушка, этот факт теперь мне греет душу. Мне нравится, что мы с тобой оба такие — классные! Я же сразу тебе сказал, рядом со мной ты можешь быть просто красивой женщиной! Давай, красавица моя на все выходные рванем в домик, где мы прекрасно провели новый год, а?

— И чем же мы будем заниматься все выходные, Степушка? — спрашиваю, хихикая, потому что этот невозможный мужчина, сползая вниз, щекочет мой лобок своим языком.

— Как чем, Даная нежная моя, совершать падеж в пучину страсти, — оторвав голову, голосом искусителя томно шепчет мой мужчина. — Причем падеж мы начнём прямо сейчас. Расслабляйся, сладкая, управление падежом в пучину любви с выходом в штопор огненного оргазма буду управлять я. Добро пожаловать на борт, Любонька!

Глава 21

— Люб, подожди. Люба-а-а-а! — выбегая из здания своей языковой школы вместе с Анютой, сквозь шум проезжей части мегаполиса слышу голос.

Мы с дочуриной одновременно оборачиваемся.

На противоположной стороне прямо напротив нас видим плюгавенького мужичонку, потрепанного жизнью, со следами былой привлекательности на лице.

И этим мужичонкой оказывается мой муж и Анюткин отец.