Вот и кончилось лето

Ну, как приятельствуем? Банник немного преувеличивал. Был я у него в гостях разок. Поговорили обо всём и ни о чём. Нож я убрал, чтобы не нервировать собеседников.

— Ты сходи, сходи! — повторил Жихарь. — Может, он и подскажет что, объяснит нормально. Потом спасибо скажешь!

— Шишок у него вреднючий! — вставил своё Трифон.

— Шишок скольких хозяев пережил, — пояснил Жихарь. — Вот и думай. Балбес!

Он отвесил Трифону подзатыльник, впрочем, чисто символический, и, обращаясь ко мне, сообщил:

— Шишок еще первому колдуну служил от начала времени, когда Род пришел на землю…

— Это когда? — попытался уточнить я. Жихарь запнулся, задумался, закатив глазки.

— Ну, наверно, при Олеге вещем, — неуверенно сказал он. — От дружины его ведьмаки пошли, а колдуны-то, поди, еще раньше были…

Нашу беседу оборвала maman, которая неожиданно для всех заглянула в баню. Банник и домовой моментально словно растворились в воздухе. Maman посмотрела на меня, озадаченно взглянула на стол, где стояли три глиняных кружки из хозяйства Трифона, причем в каждой из них был тот самый ядрёный квасок из погреба, и выдавила:

— Ты чего здесь?

Я засмеялся:

— Прохладно здесь. Отдыхаю вот.

Maman взяла в руки кружку, из которой пил Трифон, поднесла к лицу, зачем-то понюхала:

— А это что?

— Квас! — я снова улыбнулся.

— Понятно…

Однако было отчетливо видно, что ей как раз непонятно.

Заниматься в этот день я не стал. Хватило лесной прогулки. Вместо этого, после обеда, который по времени был скорее ранним ужином, отправился на другой конец деревни.

Поздоровался с Лехой Длинным, который на моё приветствие мне едва кивнул. У колодца встретил приятеля Семена, что хотел со мной разобраться из-за Аньки, поручкался с ним.

— Надолго приехал?

— Недели на три, — ответил я. — Семен-то в армию ушел?

— Так он осенью вроде по срокам уходит, — удивился его приятель. — Семка сегодня в район с отцом умотали, запчасти к моцику посмотреть.

— К моцику?

— Ну, к мотоциклу! «Минск» у него!

— Понятно.

Мы разошлись. Единственная улица деревни была практически пустой. Разве что у магазина стояли четыре женщины из числа приезжих-отдыхающих и вели беседу. Это кажущееся безлюдье развеется позже, часам к шести-семи вечера, когда спадет жара, и погонят коров и овец с пастбищ, когда из колхоза привезет работяг старенький бортовой «Газ-51».

А потом вечером, часов после 9-и, на улицу выйдет молодежь — местные и приезжие, кто-то с гитарой, кто-то с гармошкой, ну а самые «продвинутые» с кассетными магнитофонами.

Сейчас пока еще было жарко и пусто.

Калитка в воротах оказалась не заперта. Я приоткрыл и громко спросил:

— Хозяин! Хозяин!

— Чего тебе? — почти сразу же на крыльце появился лесник.

— Добрый день! — ответил я. — В гости вот пришел. Можно зайти? Не помешаю?

— Здравствуй, Антон! — усмехнулся Василий Макарович. — Ну, заходи, коль пришел!

Он спустился с крыльца мне навстречу, протянул руку, которую я сразу же поспешил пожать.

— Знал я, знал, — прогудел он басом. — Что ты придешь! Проходи в дом!

Он приглашающе протянул руку в сторону открытой двери. Что-то меня словно торкнуло ему поклониться. Не в пояс, конечно, а немного так, как в кино склоняли голову царские офицеры, но при этом прижав правую руку к груди в районе сердца. К моему удивлению, лесник тоже поклонился в ответ.

На этот раз мы разместились у него не в сенях, а то ли на кухне, то ли в столовой за большим деревянным столом, сделанным из широких шлифованных светлых досок.

Честно говоря, я первый раз видел такие хоромы. Отполированные бревна внутри дома имели светло-липовый цвет и словно светились. Пол и потолок были такого же светло-желтого цвета. Даже ходить по ним было неудобно-кощунственно — вдруг испачкаешь? Даже мебель, разумеется, деревянная, была подогнана в тон окружающей обстановке.

На столе уже стояли чашки, заварной чайник, сахарница, и два блюда с конфетами и сушками. Лесник налил мне и себе в чашки заварки, долил кипятка, поинтересовался:

— Может, варенья хочешь? Сам-то я не варю, соседка угощает. Есть земляничное, вишневое, малиновое. А?

Я отрицательно мотнул головой. Варенья и у бабки хватало. Мне не терпелось поговорить с колдуном.

— Ну, как хочешь, — он присел, с хрустом раскусил сушку, глотнул чаю. Я насыпал сахару, размешал, сделал глоток. Чай оказался непривычно ароматным, с непонятным пряным запахом трав и необычайно крепким.

— Вкусно! — похвалил я. Лесник довольно улыбнулся.

— С Еремеичем, смотрю, поладил? — спросил он, когда чай у меня в чашке закончился. Я вопросительно посмотрел на его, откуда, мол, знает-то?

— Он мне сам весточку послал, — объяснил лесник. — Пословицу помнишь про сороку, которая на хвосте новости приносит? Вот, практически так оно и было.

— Правильно ты сделал, — продолжал он. — Что не взял ни клад, ни мишку не убил. С кладом он тебя испытывал. Отдал бы он тебе его, конечно. Но больше ты в лес бы никогда не зашел. Точнее, зашел бы. Но не вышел. Заплутал бы он тебя, к трясиннику или кикиморе проводил бы. А мишка… Мишка он в лесу последний медведь. Бестолковый и буян еще тот. Еремеич за ним приглядывает, но видишь, случаются накладки.