— Это все — на глазок! А я вам сейчас фотографию принесу. Документ. Я фотомонтаж о воскресниках для жэка склеиваю. Там и Сергеев случайно в кадр попал.
— Почему же случайно?
— Он мимо шел, поплавать — в бассейн. А насчет воскресников у него теория есть. Говорит: научная.
— Любопытно…
— Каждый должен делать то, за что зарплату получает. Деревья сажать — трест по озеленению, улицы убирать — конторы по уборке… А иначе, говорит, работники портятся и даже, извиняюсь, развращаются.
— Так-так… Но если он не ходит на воскресники, зачем же вы к нему стучали в понедельник?
— А для порядка. И в надежде.
— В надежде на что?
— Что совесть в человеке проснется! — сурово заявил Иван Никитич.
И, опираясь на палку, пошагал из комнаты Сергеева в свою комнату — за фотомонтажом.
Так я впервые увидел Юрия Сергеева.
На фотографии жильцы по весне сажали деревья. На переднем плане стоял он — стройный, симпатичный, в спортивном костюме, с сумкой через плечо и с улыбкой во все лицо. Роста он был действительно примерно моего, среднего. И тоже темноволосый. А глаза… Фотография была черно-белая, так что цвет глаз было не понять. Но вполне возможно, что тоже — как у меня. Серые.
И вот я смотрю в эти глаза и думаю. Я думаю, что, наверно, сколько людей — да что там вообще людей, — сколько Сергеевых, столько и разных привычек у каждого. К примеру, Юрий Сергеев любит разговаривать с самим собой. А Илья Сергеев, то есть я, люблю разговаривать с другими людьми. В этом-то еще ничего необычного нет, но дело в том, что я люблю разговаривать с теми, которых я пока что не знаю. Но которых должен узнать. Или найти. Вот как Юрия Сергеева. А пока что я с ними разговариваю. Причем я не просто произношу мысленно монологи, обращенные к неизвестным мне лицам. Нет, это именно разговор, диалог, и я слышу его так отчетливо, как будто он происходит на самом деле.
Странно? Возможно. Но без этой странности я не могу никого узнать и никого найти. Надо мне, понимаете, просто необходимо поговорить с человеком!
Вот и сейчас я смотрю в глаза на фотографии Сергеева, смотрю и думаю, смотрю и… беседую.
— НУ, ЗДРАВСТВУЙТЕ, ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ!
— ЗДРАВСТВУЙТЕ, ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ.
— ЧТО Ж ЭТО ВЫ, ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ? БЕЗ ВАС МНЕ, ЧТО ЛИ, ДЕЛ НЕ ХВАТАЛО? ТОЛЬКО ПРИНЯЛ УЧАСТОК — И ВОТ…
— ДА ТАК УЖ ВЫШЛО, ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ.
— КАК ВЫШЛО? НУ КАК? ЧТО ВАМ ДОМА-ТО НЕ СИДЕЛОСЬ?
— А ЧТО ВЫ ОБО МНЕ ЗНАЕТЕ?
— КОЕ-ЧТО ЗНАЮ. ТРИДЦАТЬ ЛЕТ, ИНЖЕНЕР, ХОЛОСТ… ДЕТЕЙ НЕТ. УВЛЕКАЕТЕСЬ МАРКАМИ. ПОЗНАКОМИЛСЯ С ВАШИМИ СОСЕДЯМИ. С ВАШИМ ДРУГОМ ПЕТЕЛИНЫМ.
— ПРИЯТЕЛЕМ.
— НУ ДА, ПРИЯТЕЛЕМ. НО И С ЕДИНСТВЕННЫМ ДРУГОМ ТОЖЕ — С ЭТИМ ПОПУГАЕМ…
— АХ, ЮРА, ЮРА, СОСКУЧИЛСЯ ПО ТЕБЕ ТВОЙ МИКИ!
— ВОТ-ВОТ, ЕЩЕ ЗНАЮ ЭТУ ВАШУ ПРИВЫЧКУ РАЗГОВАРИВАТЬ С САМИМ СОБОЙ. ЗНАЮ, ЧТО ВЫ МОЕГО РОСТА, ТОЖЕ ШАТЕН, ГЛАЗА… НЕТ, ГЛАЗ ПОКА НЕ ЗНАЮ.
— МАЛОВАТО ЗНАЕТЕ, ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ.
— МАЛОВАТО, СОГЛАСЕН.
— ЧТО ЖЕ ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ ДЕЛАТЬ?
— КАК «ЧТО»? ЧТО ПОЛОЖЕНО. Я ИДУ ИСКАТЬ!
Мне показалось, что Юрий хотел что-то ответить, но нашу беседу прервал вопль очнувшегося от молчания и, видимо, обиженного, что о нем совсем забыли, попугая. Он снова прокаркал свое:
«Пр-ропал Юр-ра! Совсем пр-ропал!»
Да, очень некстати мне это ЧП с гражданином Сергеевым. Хотя разве бывают чрезвычайные происшествия кстати? На то они и чрезвычайные…
Но это все-таки особенно не ко времени. Ведь я правда всего неделю назад принял участок. А что это значит — принять участок? Представляете? Для тех, кто не представляет, расскажу.
Участок — это строения и люди. Точнее, конечно, наоборот, люди, а потом уж строения. Людей на моем участке проживает пять тысяч шестьсот сорок один человек. А строений на участке — двадцать шесть.
Насчет людей конкретнее: работающих взрослых — три тысячи пятьсот два, пенсионеров — восемьсот шестьдесят пять, несовершеннолетних — тысяча двести семьдесят четыре.
А конкретнее насчет строений: новых жилых благоустроенных домов — восемнадцать, старых коммуналок с частичными удобствами — три, детский сад — один, школа — одна, магазин «Женская одежда» — один, гастроном — один и пивной бар — тоже один. Есть еще на участке почта, поликлиника и прачечная, но это не отдельные строения, а занимающие первые этажи других зданий.
Скажете, цифры? Конечно. Но за этими цифрами…
Дети и старики. Счастливые семьи и печальные одиночки. Или наоборот: вполне довольные жизнью одиночки и весьма неблагополучные семьи. Трудные подростки и, увы, не менее трудные взрослые. Трезвенники и алкоголики. Честные, не очень честные и просто жулики. Больные, прикованные к постели, и здоровяки, совершенствующиеся путем бега трусцой. Вполне добропорядочные граждане и потенциальные возмутители спокойствия… Одним словом — люди.