Вот и лето прошло...

В клетушках отделов жизнь кипела своим разнообразием. Укрывшись за щитами чертежных комбайнов, молодые женщины рассматривали журналы мод и копировали на кальку выкройки. Женщины постарше вязали свитера и дегустировали образцы домашнего варенья в баночках из-под майонеза. Мужчины были более деловиты: читали художественную литературу или разгадывали тысячекратно уничтоженные в сатирических рассказах и фельетонах, но все же бессмертные кроссворды.

А посреди этого моря бездельников то и дело встречались островки трудящихся. Даже не просто трудящихся — здесь уж если работали, то не просто работали, а вкалывали в поте лица своего. Метались по чертежам рейсшины, носились по калькам рейсфедеры. Потные лица волокли рулоны бумаг на подпись. А те, которые должны подписывать, — тоже потные, измотанные, с закатанными по локоть рукавами — что-то черкали, правили, спорили, ругались, но в результате подписывали. У них горел срок выпуска проекта.

А в отделе автоматики, где работал старшим инженером Сергеев, было затишье. Начальник отдела — пожилой, красивый, немного усталый, но подтянутый — отвечал на мои вопросы кратко и сдержанно.

— Скажите, вас не беспокоило то, что Сергеева с прошлого понедельника не было на работе?

— При мне он отсутствовал только три дня. Это, согласитесь, не повод для особого беспокойства. А потом я уезжал в командировку и прибыл только вчера.

— А вчера вы не заинтересовались его отсутствием?

— Я заинтересовался делами, которые накопились за время моего собственного отсутствия. И вообще, в отделе семьдесят шесть человек, я со своего рабочего места даже не вижу большинства из них.

Он повел рукой вокруг, я послушно проследил за ней взглядом. Действительно, проектанты были надежно укрыты от взгляда начальства в своих сотах из чертежных досок и шкафов. Кроме того, добавил начальник, о всех происшествиях, если таковые случаются, ему докладывают руководители групп, непосредственно связанные с исполнителями. Так что мне имеет смысл побеседовать с руководителем группы, или, говоря по-местному, групповодом Сергеева — Андреем Гавриловичем Крутых.

— Непременно побеседую. Скажите, а что вы знаете о личной жизни Сергеева?

Взгляд начальника отдела автоматики стал еще суше, голос еще четче.

— Я поставил себе за правило не вмешиваться в личную жизнь сотрудников. Этим активно занимаются общественные организации, — И добавил после секундного колебания: — На мой взгляд, порой даже чересчур активно…

Общественные организации мне предстали в образе председателя месткома Аллы Владимировны — полной женщины средних лет с милым… чуть было не сказал «с милым лицом», но это было бы неточно, потому что ее лицо я не мог толком разглядеть: оно было закрыто почти до глаз марлевой повязкой. Однако мне почему-то все равно представлялось, что это лицо должно быть милым. Происхождение повязки Алла Владимировна объяснила сразу сама. Дело в том, что сейчас ходит грипп, эпидемия какого-то еще не виданного в наших краях заморского вируса, и поэтому все, кто активно общается с людьми, должны носить такие предохранительные маски.

А про Юрия Сергеева она мне сказала — точнее, пробубнила сквозь марлю, будто цитировала строку официального протокола:

— Вопрос о товарище Сергееве ни разу не стоял на месткоме в отрицательном смысле.

— А в положительном? — заинтересовался я.

— В положительном — один раз. Когда мы давали ему жилье.

— Так-так… А почему вы не обратили внимания на то, что Сергеева больше недели нет на работе?

— Как! — Она была оскорблена. — Сразу же обратили. На пятый день. Но у нас для проведывания на дому есть страхделегат, а он — пожилой человек — как раз сам заболел. Грипп ведь гуляет, эпидемия, — она ткнула в свою марлевую маску.

— Да уж, эпидемия!

В свою реплику я попытался вложить максимум сарказма, но она этого даже не заметила. И сообщила:

— Между прочим, мы хотели самого Сергеева страхделегатом избрать. Молодой, энергичный, не связан семьей… Так он отказался, сказал, что готовится в аспирантуру.

Над этим сообщением я чуть призадумался, но додумать не успел, потому что предместкома вдруг вся как-то подтянулась и изрекла сквозь марлю торжественно-покаянным тоном:

— Мы понимаем! Мы всё понимаем! Поступок Сергеева кладет пятно на весь наш коллектив…

— Не понял. Какой такой поступок?

— Ну этот… исчезновение. Проглядели!

— Да? Значит, можно было и не проглядеть? А как?

— Ну! — Ее обидела примитивность моего вопроса. — Побольше внимания… побольше чуткости… заботы…

Она еще бубнила что-то приглушаемое маской, а я думал о том, как все-таки затерли мы самые обычные и добрые слова. Побольше внимания, побольше чуткости… Прямо какой-то кулинарный рецепт: побольше сахару, поменьше соли, перчик по вкусу! А ведь чуткость, внимание — они конкретны, они приложимы только в определенный момент к определенному человеку. Например, в данный конкретный момент я ощущал необходимость проявить внимание и чуткость именно к сидящей передо мной женщине — председателю местного комитета.

— Алла Владимировна, да снимите вы это украшение! Я уже переболел гриппом.

— Правда?