Вот и лето прошло...

Да, этого я не знал. И мне это показалось чрезвычайно важным. Почему — пока не знаю. Но так уж в любом деле: какая-то мелочь, какая-то ниточка, за которую потянешь — и размотался весь клубок. Такой ниточкой мне и показался Танин рассказ о том, что у Юрия произошла путаница, описка в документах. Он родился восьмого июня, а в паспорте стоит восьмое июля. Одну буквочку перепутали. Близкие друзья это знали и поздравляли его именно в этот день, законный — восьмого июня. Поздравляла его, конечно, сама Таня, Володя Куликов, Толя Петелин…

— А друзья давали ему в этот день телеграммы?

— Зачем? — удивилась Таня. — Мы ведь все здесь, рядом.

— А из других городов?

— У него нигде нет таких близких, которые знают… Ну, конечно, родители в Свердловске, но они ему просто звонят. А телеграммы… Нет, по-моему. Да я вам скажу, с этой путаницей июнь-июль, даже мы, друзья, иногда забывали поздравить. В этот раз забыла я…

— Вы?!

Наверно, я спросил это чересчур резко, потому что Таня стала торопливо оправдываться:

— У меня был очень тяжелый день, требовали каких-то фантастических справок, жалобу написали… Я только с работы прибежала, даже не успела переодеться, и тут он раньше обычного пришел. Я просто забыла поздравить. Мы пили кофе, смотрели телевизор, а он ждал…

— Ждал?

— Да-да, я теперь понимаю, он все время ждал. А потом посмотрел на часы и сказал; «Двадцать ноль-ноль. С днем рождения, Юра!» Тогда я вспомнила и начала поздравлять… А он встал и говорит: «Если в день, когда человеку — тридцать, даже ты об этом не помнишь, значит, и в остальные тридцать лет человек никому не нужен!»

— Красиво. Хотя и несколько преувеличенно. Что же вы ему — в ответ?

— Я начала орать.

— Орать?..

Таня виновато улыбнулась.

— Знаете, как кричит женщина, когда ей очень обидно? Я кричала, что он три года терзает меня, что он эгоист, что он даже не пытается подумать, почему я могла забыть…

— А он?

— А он выслушал, помолчал и ушел.

Так-так… Помолчал и ушел. А ему бы тоже поорать, помахать руками, постучать себя в грудь — разрядиться. Не берусь давать медицинские советы, но, по-моему, человеку противопоказано давить в себе крик. Этот крик все равно из него вылезет, только кто знает когда… Вот почему мушкетеры были такие крепкие ребята со стальными нервами? Может быть, потому что они чуть что — не рассуждали, а сразу хватались за шпаги?

Но, кажется, я сам чересчур долго рассуждаю. А пора бы уже спросить Таню:

— Почему вы не рассказали мне все это сразу?

— Не знаю… Сначала я думала… обычная наша ссора. Потом позвонил Петелин, что Юра пропал, рассказал про попугая, я испугалась…

— Ну с попугаем ложная тревога.

— Да, мне потом Куликов сказал. Я обрадовалась и… разозлилась: какая-то комедия получается! А тут пришли вы… Ой, опять!

Таня вскрикнула и метнулась из комнаты — на кухне вновь зашипел убегающий кофе.

Да, видно, пора брать это дело в мои надежные руки. У меня не сбежит!

Я вышел в кухню, где крайне огорченная Таня, обжигаясь, выливала гущу из заляпанной кофеварки.

— Извините, я сейчас новый… Извините… Вот так всегда, если уж день с утра не заладился…

Она приговаривала все это со слезами, но на этот раз я и не пытался ее утешать: пустяковые слезы по поводу сбежавшего кофе меня не беспокоили, напротив, даже радовали, ибо отвлекали от других слез более печальных.

— Не возражаете, если мы его вместе покараулим? — предложил я. — У меня не сбежит, работаю с гарантией.

— Конечно, конечно, только здесь грязища!

Ну, положим, это были традиционные женские отговорки, не имевшие под собой никаких оснований: кухня сияла чистотой, блестела кафелем и пластиком. Однако, видимо, желая создать еще больший комфорт, Таня нажала клавишу транзистора на полке. Он затрещал невнятно, она хотела его выключить, но я уж взял и это дело на себя, стал крутить ручку настройки, предоставив Тане заниматься ее делом — отмывать кофеварку, засыпать новую порцию кофе, заливать его водой, ставить на огонь.

Она делала это привычно и умело, да и я не подкачал: эфир транзистора очистился — и полилась негромкая песня, знакомый голос упорно неувядающей Эдиты Пьехи:

Где-то есть город —
Тихий как сон…

Таня вздрогнула и замерла. Потом сказала взволнованно:

— Это его песня! Песня о его Плёсе!

— О чем?

— О Плесе, городе, где Юра родился и жил до школы, а потом его отца перевели в Свердловск. Это где-то на Волге. Там Левитан написал «Над вечным покоем».

Словно подхватывая слова Тани, звучала песня:

В медленной речке вода как стекло,
Где-то есть город, в котором тепло,
Наше далекое детство там прошло…

— Это удивительный город, — вздохнула Таня. — Или, может, Юра удивительно о нем рассказывает? Там все друг друга знают и все друг с другом на улице здороваются. Как в деревне. И еще там очень-очень тихо. Юра говорит, там даже слышно, как падает снег…

Таня замолчала. А песня набирала силу.