Читаем Вот я полностью

Был и другой взгляд на это противопоставление глубины и веселья, и на его обсуждение с доктором Силверсом Джейкоб тратил бесконечные часы, — тяжесть и легкость. Джулия всему добавляла тяжести, распахивала закоулки самых интимных переживаний, на любое вскользь брошенное замечание наворачивала подробный разговор, постоянно внушала, как ценно грустить. Джейкобу и беды-то, в большинстве своем, не казались бедами, а те, что казались, лечились отвлечением, едой, физической активностью или временем. Джулия неизменно хотела придать мальчикам серьезности: культура, зарубежные путешествия, черно-белые фильмы. Джейкоб не видел ничего дурного — даже видел благо — в более живых, легкомысленных занятиях, таких как походы в аквапарки, бейсбол, дурацкое кино про супергероев, доставлявшее море удовольствия. Джулия понимала детство как время, когда формируется душа. Джейкоб — как единственный момент в жизни, когда можно чувствовать себя счастливым и защищенным. Они видели друг в друге миллион недостатков и понимали, что друг другом живут.

— Помнишь, — спросила Джулия, — как не знаю сколько уж лет назад моя подруга Рейчел пришла к нам на седер?

— Рейчел?

— Из архитектурной школы. Да помнишь, она пришла со своими близнецами?

— И без мужа.

— Точно. У него случился сердечный приступ в спортзале.

— Поучительная история.

— Ты помнишь?

— Конечно, позвали из жалости.

— Я думаю, в детстве она ходила в ешиву или еще в какое-то строгое еврейское учебное заведение. Тогда я этого не понимала и потому в конце концов почувствовала себя так неловко.

— Отчего?

— Оттого, какие мы неграмотные евреи.

— Но ей понравилось с нами, ведь так?

— Понравилось.

— Так и забудь свою неловкость.

— Это было столько лет назад.

— Неловкость — это тушенка в мире эмоций.

Реплика Джейкоба вызвала у Джулии заливистый — ему показалось так — смех. Неудержимый смех во время столь серьезного тактического планирования.

— Почему ты о ней вспомнила?

Молчание может быть таким же неудержимым, как и смех. И оно может накапливаться, как невесомые снежинки. И проломить потолок.

— Сама не знаю, — ответила Джулия.

Джейкоб попытался столкнуть этот снег с крыши разговора:

— Может, ты вспомнила, каково это, когда тебя судят.

— Может быть. Я не думаю, что она судила. Но я чувствовала себя, как на суде.

— Ты боишься этого чувства? — спросил Джейкоб.

За несколько дней до этого Джулия вдруг проснулась среди ночи, как от кошмара, хотя не могла вспомнить, что видела во сне. Она отправилась на кухню, нашла в "ящике со всякой ерундой" список учеников Джорджтаунской средней школы и убедилась, что Бенджи будет единственным в своем классе ребенком с двумя домашними адресами.

— Я боюсь, что нашу семью будут осуждать, — сказала она.

— А ты себя осуждаешь?

— А ты нет?

— В этом году из жалости пригласят меня, верно?

Джулия улыбнулась, благодарная за смену темы:

— Ну а почему этот год должен отличаться от других?

Впервые за несколько недель посмеялись вместе.

Джейкоб отвык от такой теплоты и теперь растерялся. Он не ожидал подобного, готовясь к репетиции этого разговора. Скорее ждал некоторой пассивной агрессии. Он думал, придется глотать от нее гадость за гадостью, и у него никогда не хватало духу — не оправдывались примерные расходы на самозащиту — прибегнуть к заготовленному набору ответных ходов.

Доктор Силверс убеждал его, что нужно просто присутствовать, сидеть со своей болью (а не отбрасывать ее от себя) и удерживаться от стремления к какому-то определенному исходу. Однако Джейкобу казалось, что ситуация потребует совершенно невосточной отзывчивости. Он постарается не говорить такого, что можно будет когда-либо позже обернуть против него, поскольку все сказанное будет подшито и сохранено навечно. Ему нужно будет изобразить отступление (скромно признавая ее правоту и демонстративно принимая мнения, которых втайне придерживался давно), не отступив ни на дюйм. Придется быть настолько коварным, что коварство самураев в сравнении показалось бы детской игрушкой.

Но по мере того как разговор обретал форму, Джейкоб понимал, что нет необходимости его как-то направлять. Выигрывать было нечего — следовало только уменьшать потери.

— "Бывают самые разные семьи…" — начала Джулия. — Подходящий вариант?

— Наверное.

— "В одних по два папы. В других по две мамы".

— "Некоторые семьи живут в двух домах"?

— Тут Макс решит, что мы покупаем летний домик, и обрадуется.

— Летний домик?

— Домик на побережье океана. "Некоторые семьи живут в двух домах: один в городе, другой на берегу океана".

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальный бестселлер. Первый ряд

Вот я
Вот я

Новый роман Фоера ждали более десяти лет. «Вот я» — масштабное эпическое повествование, книга, явно претендующая на звание большого американского романа. Российский читатель обязательно вспомнит всем известную цитату из «Анны Карениной» — «каждая семья несчастлива по-своему». Для героев романа «Вот я», Джейкоба и Джулии, полжизни проживших в браке и родивших трех сыновей, разлад воспринимается не просто как несчастье — как конец света. Частная трагедия усугубляется трагедией глобальной — сильное землетрясение на Ближнем Востоке ведет к нарастанию военного конфликта. Рвется связь времен и связь между людьми — одиночество ощущается с доселе невиданной остротой, каждый оказывается наедине со своими страхами. Отныне героям придется посмотреть на свою жизнь по-новому и увидеть зазор — между жизнью желаемой и жизнью проживаемой.

Джонатан Сафран Фоер

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги