Вот я

Летний домик, подумала Джулия, сознательно обманываясь так же безоглядно, как обманулся бы Макс. Они с Джейкобом когда-то это обсуждали: не дом на берегу океана — такого они не могли бы себе позволить, — но что-то уютное, где-нибудь. Это и была важная новость, которую Джулия собиралась сообщить Марку в тот день, пока он не показал ей, насколько ее жизнь бедна новостями. Летний домик — это было бы здорово. Может быть, даже настолько здорово, что на время спасло бы положение или создало видимость крепкой семьи, пока не найдется следующий костыль. Видимость счастья. Если бы их могла устроить видимость — не ради других, а ради самих себя, — могло бы выйти достаточно близкое подобие настоящего счастья и получилось бы все удержать.

Они могли бы больше путешествовать. Планирование поездки, поездка, вспоминания — это помогло бы выиграть немного времени.

Они могли пойти на терапию для семейных пар, но Джейкоб выказывал странную привязанность к доктору Силверсу, и поход к другому психотерапевту расценивался бы как грех (очевидно, более тяжкий, чем просить фекального эякулята у женщины, которая тебе не жена); и когда Джулия представляла, что придется все открыть и тратить время и деньги на два сеанса в неделю, которые обернутся то тяжким молчанием, то бесконечными разговорами, то не могла наскрести в себе должного оптимизма.

Они могли предпринять именно то, чему она посвятила себя в своей профессии, но всячески противилась в жизни: обновление интерьера. У них дома столь многое можно было обновить: переоборудовать кухню (как минимум, трубы и электропроводку, но почему бы и не столешницы, не технику, а в идеале вообще все перепланировать ради большей обтекаемости и красоты); главную ванную; одежные шкафы; раскрыть заднюю часть дома в сад; прорубить пару окон в крыше над душевыми в верхнем этаже; закончить подвал.

— "Один дом, где будет жить мама, один дом, где будет жить папа".

— Ладно, — сказал Джейкоб, — давай я минуту побуду Сэмом.

— Давай.

— Вы хотите переехать одновременно?

— Да, хотим попробовать.

— А мне придется каждый день таскать вещи туда-сюда?

— Мы планируем жить в нескольких минутах ходьбы друг от друга, — сказала Джулия. — И это не будет каждый день.

— А ты это действительно можешь обещать? Я — сейчас я.

— Думаю, в этой ситуации можно и пообещать.

— И как мы будем делить время?

— Я не знаю, — сказала Джулия, — но не через день.

— А кто будет жить здесь? Я опять Сэм.

— Надеемся, хорошая семья.

— И мы хорошая семья.

— Да, конечно.

— У кого-то из вас был роман?

— Джейкоб.

— Что?

— Он такого не спросит.

— Во-первых, может и спросить. Во-вторых, это одна из тем, где, как бы маловероятны ни были вопросы, у нас должны иметься заготовленные ответы.

— Ладно, — сказала Джулия. — Тогда теперь я Сэм.

— Давай.

— У кого-то из вас был роман?

— А я кто? — спросил Джейкоб. — Я? Или ты?

— Ты.

— Нет. Дело совсем не в этом.

— Но я видел твой телефон.

— Стой, он видел?

— Не думаю.

— Не думаешь? Или не видел?

— Почти уверена, что не видел.

— Почему же сказала?

— Потому что дети знают такое, о чем мы и не подозреваем. И когда он помогал мне его открыть…

— Он помогал тебе его открыть?

— Я не знала, чей он.

— И он видел?..

— Нет.

— Ты сказала ему…

— Нет, конечно.

Джейкоб вернулся в образ себя самого:

— То, что ты видел, — это переписка с одним из сценаристов нашего сериала. Мы пересылали друг другу реплики для сцены, в которой два человека говорят друг другу довольно непристойные фразы.

— Убедительно, — признала Джулия, выйдя из роли.

— А у тебя, мама? — спросил Джейкоб. — У тебя ничего не было?

— Нет.

— Даже с Марком Адельсоном?

— Нет.

— Ты не целовалась с ним на модели ООН?

— Джейкоб, это что, правда нужно?

— Вот, теперь я буду тобой.

— Ты будешь мной?

— Да, Сэм, я целовалась с Марком на конференции. Это не было предумышленно.

— Никогда бы не использовала этого слова.

— Это было непреднамеренно. И даже не было приятно. Это просто случилось. И мне жаль, что это случилось. Я просила вашего отца принять мои извинения, и он принял. Ваш отец очень хороший человек…

— Мы получили представление.

— А ведь и правда, — сказал Джейкоб, — как же мы объясним причину?

— Причину?

Они ни разу не произнесли слова "развод". Джейкоб мог бы заставить себя произнести его, потому что развода не должно было быть. Но Джейкоб не хотел вытаскивать его на поверхность. Джулия не могла его произнести, потому что не была так уверена. Она не знала, куда его вставить.

Если бы пришлось говорить абсолютно честно, Джулия не смогла бы четко сказать, почему они делают то, что не могут назвать. Она была несчастлива, но не могла бы точно сказать, что подобную несчастливость какой-нибудь другой человек не счел бы счастьем. У нее были неисполненные желания — целое море, — но понятно, что они есть у каждого человека, состоящего или не состоящего в браке. Она хотела большего, но не знала, можно ли это большее где-нибудь найти. Когда-то это незнание вдохновляло. Вселяло веру. Теперь оно стало ничем. Просто незнанием.

— Что, если дети захотят знать, не планируем ли мы новые браки? — спросила Джулия.