Вот я

— Но это потому, что ты не веришь в Бога.

— Если бы я верил в Бога, то это был бы Бог, который помнит.

— И мой бы тоже.

При всем своем агностицизме по поводу существования Бога и по поводу смысла этого вопроса (возможно ли, чтобы в разговоре о Боге два человека, кто бы они ни были, имели в виду действительно одно и то же?) Джейкоб хотел, чтобы Бенджи верил. И уж точно, так хотел доктор Силверс. Тревожные раздумья о смерти у Бенджи несколько месяцев медленно, но безостановочно копились, и теперь появился риск, что они из восхитительных резко станут нездоровыми. Доктор Силверс сказал: "У него будет еще вся жизнь, чтобы получить ответы на теологические вопросы, но он никогда не вернет себе этот момент выстраивания первых отношений с миром. Сделайте так, чтобы он чувствовал себя в безопасности". Джейкобу это показалось справедливым, хотя его передергивало от одной мысли о религиозных наставлениях. В следующий раз, когда Бенджи обнаружил свою тревогу и инстинктивно Джейкоб готов был согласиться с тем, что вечное несуществование и впрямь самое ужасное, что можно вообразить, он вспомнил приказ доктора Силверса: Сделайте так, чтобы он чувствовал себя в безопасности.

— Ну, ты же слышал о царствии небесном, верно? — спросил Джейкоб, лишив крыльев одного несуществующего ангела.

— Я знаю, ты думаешь, что его нет.

— Ну, этого никто не знает наверняка. И уж точно не я. Но ты знаешь, что такое царствие небесное?

— Вообще-то нет.

Тут Джейкоб развернул самое утешительное объяснение, не поскупившись ни на гиперболы, ни на логическую связность.

— И если я захочу в царствии небесном допоздна не спать? — спросил Бенджи, в этот момент валявшийся на софе.

— Сколько хочешь, — сказал Джейкоб. — Хоть каждую ночь.

— И может, разрешено будет есть десерт до обеда.

— Обед вообще не надо будет есть.

— Но тогда я не буду здоровым.

— Здоровье будет не важно.

Бенджи склонил голову на плечо.

— Дни рождения.

— А что с ними?

— Какие они там?

— Ну, они, конечно, никогда не кончаются.

— Подожди, все время день рождения?

— Да.

— Гости и подарки каждый день?

— Каждый день и целыми днями.

— Подожди, и надо будет всем писать благодарственные письма?

— Даже спасибо не надо говорить.

— Погоди, это что, значит, ты — ноль или бесконечность?

— А ты как хочешь?

— Бесконечность.

— Тогда ты бесконечность.

— Погоди, что, всегда у всех день рождения?

— Только у тебя.

Бенджи поднялся на ноги, вскинул руки над головой и объявил:

— Хочу умереть прямо сейчас!

Но не делайте так, чтобы он чувствовал себя в полнейшей безопасности.

В полуподвале у Ирва и Деборы, столкнувшись с более тонким и сложным теологическим вопросом, Джейкоб вновь поступился стремлением к истине ради эмоциональной стабильности Бенджи:

— Может, Бог помнит все, но иногда сам решает что-то забыть?

— А зачем ему это?

— Чтобы мы помнили, — ответил Джейкоб, довольный своей импровизацией. — Это как пожелания, — продолжил он. — Если бы Бог знал, чего мы хотим, нам и не надо было бы хотеть.

— И Бог хочет, чтобы сами знали.

— Вполне возможно.

— Я раньше думал, что прадедушка — Бог, — сообщил Бенджи.

— Да ну?

— Да, но он умер, значит, Богом он точно не был.

— Можно думать и так.

— И мама точно не Бог.

— Это почему?

— Потому что она нипочем не забудет обо мне.

— Ты прав, — согласился Джейкоб, — нипочем не забудет.

— Несмотря ни на что.

— Несмотря ни на что.

Новая серия негромких ругательств среди детей постарше.

— В общем, — сказал Бенджи, — из-за этого я и плакал.

— Из-за мамы?

— Из-за записки в Стену Плача.

— Потому что думал про забывчивого Бога?

— Нет, — ответил Бенджи, указывая на телевизор, который показывал не видеоигру, как думал Джейкоб, а последствия самого недавнего и самого свирепого подземного толчка. — Потому что Стена обрушилась.

— Стена?

Они выплеснулись в мир, все мольбы, втиснутые в каждую щель стены, но еще и все те мольбы, что были втиснуты в каждое еврейское сердце.

— Не осталось доказательств, какими великими они были, — сказал Бенджи.

— Что?

— Ну, помнишь, ты мне рассказывал про римлян.

Что знают дети, что они помнят?

— Джейкоб! — позвал сверху Ирв.

— Стена Плача, — произнес Джейкоб, как будто, если громко произнести название, она вновь будет существовать.

Джейкоб мог сделать так, чтобы дети чувствовали: они в безопасности. Но мог ли он обеспечить их безопасность? Бенджи покачал головой и сказал:

— Нет, теперь это только Плач.

Смотри! Еврейский ребенок плачет

Присутствие Тамира не только не давало всё додумать, но и требовало от Джулии быть радушной хозяйкой. А смерть Исаака требовала от нее, по крайней мере, изображать любовь и участие, когда на деле она испытывала только печаль и сомнение. Она, в общем, справлялась с растущим в ней возмущением, даже в общем умудрялась прятать озлобление, но в определенный момент роль хорошего человека заставляла ее ненавидеть и себя и остальных.