Вот я

— Это я. Не знаю, смотришь ли ты новости, но какие-то фанатики подожгли Купол Скалы или пытались поджечь. Еврейские экстремисты. Думаю, у них получилось, формально. Пожар был очень небольшой. Но шум, ты понимаешь, поднялся великий. В общем, ты можешь посмотреть. Или прочесть об этом. Я даже не знаю, где ты. Где ты? Короче говоря…

Его время истекло, и связь прервалась. Он позвонил опять.

Привет, вы позвонили Джулии…

— Меня отрубили. Не знаю, сколько записалось, но я говорил, что Ближний Восток взорвался, Тамир в полной истерике, и он хочет, чтобы я отвез его в посольство, прямо сейчас, в два часа ночи, и попробовать как-то улететь в Израиль. И тут такая штука, он говорит, я должен ехать с ним. Я сначала думал, он имеет в виду…

Связь прервалась. Он позвонил снова.

Привет, вы позвонили Джулии…

— Вот… Это я. Джейкоб. Разумеется. В общем, я сейчас говорил, что Тамир в панике, и я его везу в посольство — разбужу Сэма и скажу, что мы уезжаем и что ему придется…

Снова отбой. Допустимое время сообщения, казалось, ужималось с каждым разом. Он позвонил вновь.

— Джейкоб?

— Джулия?

— Который час?

— Я думал, у тебя телефон отключен.

— Что случилось?

— Ну, я в общем, надиктовал в сообщениях, но…

— Который час?

— Где-то два.

— Что такое, Джейкоб?

— Где ты?

— Джейкоб, для чего ты мне звонишь в два часа ночи?

— Потому что это важно.

— У детей все хорошо?

— Да, все хорошо. Но Израиль…

— Ничего не случилось?..

— Нет. С детьми нет. Они спят. Это с Израилем.

— Расскажешь мне утром, хорошо?

— Джулия, я бы не стал звонить, если бы…

— Если с детьми все нормально, остальное может подождать.

— Не может.

— Может, поверь мне. Спокойной ночи, Джейкоб.

— Какие-то фанатики хотели поджечь Купол Скалы.

— Завтра.

— Будет война.

— Завтра.

— Война против нас.

— У нас куча батареек в холодильнике.

— Что?

— Не знаю. Я наполовину сплю.

— Думаю, я поеду.

— Спасибо.

— В Израиль. С Тамиром.

Джейкоб услышал какое-то движение, потом глухие помехи.

— Ты не поедешь в Израиль.

— Я правда думаю, что поеду.

— Ни в один свой сценарий ты бы такой глупой фразе не позволил проскочить.

— Как это понимать?

— Понимать так, что поговорим утром.

— Я поеду в Израиль, — сказал он, и в этот раз без я думаю, в словах был уже совсем иной смысл — уверенность, которая, когда ее высказали вслух, показала Джейкобу всю его неуверенность. Впервые ему хотелось услышать от Джулии "Не уезжай!". Но она ему просто не поверила.

— Но зачем?

— Помочь.

— Чем? Писать для армейской газеты?

— Буду делать, что скажут. Насыпать песок в мешки, делать бутерброды, воевать.

Рассмеявшись, Джулия проснулась окончательно.

— Воевать?

— Если будет необходимо.

— И какая от тебя польза?

— Им нужны люди.

Джулия хихикнула. Джейкобу показалось, что он услышал ее смешок.

— Я не ищу твоего одобрения или уважения, — сказал он. — Я тебе сообщаю, потому что нам нужно понять, как и что у нас будет в ближайшие пару недель. Я думаю, ты придешь домой и мы…

— Я уважаю и одобряю твое желание стать героем, особенно сейчас.

— То, что ты сейчас делаешь, — некрасиво.

— Нет, — ответила Джулия, уже агрессивно четко выговаривая слова, — некрасиво то, что ты делаешь. Будишь меня среди ночи, чтобы разыграть идиотский спектакль кабуки на тему… Даже не знаю какую. Решимость? Отвага? Самопожертвование? Ты думаешь, я приду домой? Это мило. И что тогда? Я буду в одиночку заботиться о детях, пока твой турнир по пейнтболу не закончится? Это же пустяки: три раза в день накормить — ну, это девять раз приготовить, потому что ни один не будет есть то же, что другой, — отвезти на виолончель, к логопеду, на один футбол и на другой футбол, в Еврейскую школу, к одному врачу и к другому врачу? Да. Я тоже хочу быть героиней. По-моему, быть героем чудесно. Но прежде чем примерять плащи, давай посмотрим, справляемся ли мы с тем, что и так должны делать.

— Джулия…

— Я не закончила. Ты меня поднял среди ночи с этой абсурдной хренью, так что теперь уж послушай меня. Если уж мы и впрямь хотим поразвлечься, на секунду представив эту смехотворнейшую ситуацию — тебя на войне, — то нам надо признать, что если армия готова поставить тебя в строй, то это армия в отчаянном положении, а в такой ситуации в армии не склонны рассматривать каждую жизнь как отдельную вселенную, а поскольку никакой военной подготовки у тебя нет, я не думаю, что тебя отправят на сложные задачи типа обезвреживать мины или бесшумно снимать часовых, а скорее скажут: "Встань на пути у этой пули, чтобы твое тело ее хотя бы замедлило, прежде чем она долетит до того, кто здесь по-настоящему нужен". И тогда ты будешь труп. А твои дети останутся без отца. И твой отец станет еще больше кликушествовать. А…

— А ты?

— Что?

— Кем ты станешь?

"В болезни и в болезни, — сказала его мать на свадьбе. — Этого я вам желаю. Не ищите и не ждите чудес. Их нет. Их больше не будет. И нет лекарства от той боли, что всех больней. Есть только одно лечение: верить в боль другого и быть рядом, когда ему больно".