Вот идет человек. Роман-автобиография

Каждому из нас сразу же выдали банку консервов и хлеб, белый хлеб, какого мы не видели уже несколько лет. Слезак гладил и целовал его, как старший брат гладит и целует свою сестричку после долгой разлуки. Здоровенный парень плакал от радости. Сначала мы пожирали этот хлеб глазами, а потом проглотили за считаные секунды. Вскоре в нашем лагере появилась даже лавка, где можно было купить сыр, салями и вино — кьянти. Ни у меня, ни у Слезака не было денег. Во время нашей пробежки итальянцы потрясли нас в поисках трофеев и опустошили наши карманы. Теперь все разошлись кто куда в поисках знакомых, у которых можно было бы взять взаймы. Нас здесь собралось восемь или даже десять тысяч человек из разных полков. И тут меня заметил капрал, которому я когда-то отвесил две пощечины, вступившись за Слезака. «Ах вот ты где, сукин ты сын! — закричал он, и рядом с ним сразу же появились его приятели. — Вот он, этот подлец, этот бандит, залепивший мне пощечину». Вокруг меня образовался полукруг. Почувствовав угрозу, я первым делом начинаю медленно отходить спиной к стене, чтобы не получить удар сзади. Не люблю, когда не видно, откуда бьют. Капрал подбадривает себя руганью, подтягиваются зрители, скоро начнется представление. И тут откуда ни возьмись появляется Слезак: «Сколько вас тут, подонков, на одного? Сколько вас тут таких героев?» И первым удар в лицо получает капрал. Я беру на себя другого, и в рядах австрийской армии начинается еще одна война. Мы катаемся в грязи. Нам со Слезаком приходится изрядно потрудиться. В драку вмешивается вооруженный итальянский часовой, и нас разнимают. Мы, довольные, покидаем поле боя. Враг не просто «отбит», но и хорошенько поколочен, а помимо побоев ему пришлось сносить еще и позор.

Теперь мы праздно шатаемся по лагерю и ужасно хотим отметить нашу победу. И тут нам на глаза попадается старый резервист из моего взвода, Махмуд, маленький человек с пугливым взглядом. «Эй, Махмуд, вот вы где! Помните, как вы вчера предлагали мне деньги, если я пообещаю вам, что сегодня вы будете живы?» Махмуд невозмутимо сидит перед нами, ест сыр, а перед ним стоит полная фляга вина. «Махмуд, одолжите или дайте мне немного денег, я тоже хочу выпить вина». — «Почему я должен давать вам деньги? Только потому, что вы командир взвода? К тому же у меня всего несколько грошей, которые нужны мне самому». Он отхлебнул вина, спрятал бутылку, хлеб и сыр в свой вещевой мешок, встал и ушел. Мне было стыдно перед Слезаком за своего соплеменника Махмуда. Мы сидели в углу и молчали. Я растерянно рисовал палочкой человечков на земле. Слезак жевал соломинку, поглядывал на меня со стороны, а потом задумчиво сказал: «Помните, взводный, Хануша, того Хануша, что взял у вас из рюкзака вещи и набил его сеном, чтобы вам было легче его нести? Да, Хануш молодчина. Помните, что он тогда сказал? Помните? Он сказал: „Так что не думайте, что все чехи такие, как Черни“». — «Почему ты мне об этом теперь говоришь?» — «Ну, — начал он, от смущения растягивая слова, и сплюнул так, как будто сидел у себя на родине в трактире, — не думайте, что все евреи такие, как этот Махмуд». Тут уж я не мог удержаться от смеха: Слезак, украинец и христианин, убеждал меня, что мой народ не так уж плох. А он прищурил один глаз и стал смеяться вместе со мной.