Вот идет человек. Роман-автобиография

В 1932 году Гранах впервые посещает США и пишет о своем четырехнедельном пребывании в зарисовке, где уже намечается легкий и сочувственный стиль, свойственный и его замечательным мемуарам: «Мне кажется, будто я всего лишь перелетел из западного Берлина в северный. Я почти не чувствую, что это большой новый мир. Думаю, уж не надули ли меня, ведь я не живу в доме высотой в триста тридцать три этажа, авиатакси здесь еще не запустилось, нет у меня в гостинице и дальновизора, по которому я бы мог смотреть, как Япония в Маньчжурии затевает новую мировую войну, — я бы с радостью взглянул и на лицо пожилого английского лорда, который узнаёт, что Банк Англии вот-вот потерпит крах… Чего не увидишь в Берлине, того не увидишь и здесь; но если вам не доводилось видеть Берлина, то расскажу: с одной стороны, Нью-Йорк — это город с широкими улицами, просторными и красивыми домами, красивыми, кормлеными людьми в шикарных авто, а с другой — полная противоположность всему этому: это нагромождение крохотных грязнющих переулков, обветшавших и промоченных квартирок, город измученных, изможденных и искалеченных лиц… Как вы можете видеть из этих заметок, здесь я как дома»[38].

В 1933 году, после прихода Гитлера к власти, начинается массовый исход культурных деятелей из Германии. Гитлер презирал культуру, расцветшую во времена Веймарской республики, и прямо называл ее «помойкой». Постепенно распалось сотрудничество Голливуда с немецкой кинопромышленностью, в конце двадцатых давшее миру несколько шедевров — достаточно вспомнить «Рассвет» Мурнау, снятый в Америке, и два фильма Пабста — «Дневник падшей» и «Ящик Пандоры» с американкой Луизой Брукс.

С этого момента начинается новая одиссея Гранаха — бегство от гестапо, через Польшу в СССР, а затем и в США. 1933 год разлучил его с его женой, Лотте Ливен, которая была актрисой берлинского театра и впоследствии оказалась вынуждена переехать в Швейцарию: как жена еврея, она считалась неблагонадежной. В многочисленных пылких письмах к Лотте, написанных с 1933 по 1945 год и изданных в Германии отдельным сборником, Гранах рассказывает ей о всех своих гастролях и дорожных приключениях и неизменно подписывается «твой старый негр», а ее называет «дочерью пустыни». В этой переписке около трехсот писем Гранаха. После разлуки в 1933 году они встретились только дважды — один раз в Москве, в конце 1937 года, затем в 1938-м в Швейцарии, где Лотте обосновалась и ухаживала за больной матерью.

В первые годы после бегства из Берлина Гранах гастролирует по Польше с еврейским театром и пытается твердо встать на ноги. Он пишет жене о том, что спектакли получают прекрасную прессу и что он хотел бы послать ей вырезки из газет, да вот только они на идише. Подробно перечисляет места, где гастролирует их театр: «25 ноября — Августов. 26 — Сарны. 27, 28 — Пинск. 29, 30 — Барановичи. 1, 2 декабря — Слоним. 3 — Новогродек. 4, 5 — Лида. 6, 7 — Гродно. 8 — Августов. 9, 10 — Сувалки. 11, 12 — Ломза. 13 — Остролека. 14, 15, 16 (и, возможно, еще несколько дней) — Белосток». Гранах ездит с театром вдоль границы СССР и пишет домой о том, что зрители очень хотят видеть новые социалистические пьесы, однако цензура не желает и слышать о них. Вскоре он (наряду с другими выдающимися деятелями немецкого театра, в том числе Вангенхаймом и Пискатором) получает приглашение работать в СССР. Всем изгнанникам эта перспектива казалась светлой — Пискатор планировал организовать театр поволжских немцев в городе Энгельсе (бывший Покровск Саратовской губернии), в Москве работала интернациональная киностудия «Межрабпомфильм», и сама Страна Советов лежала впереди, словно Америка, которую надо было открыть.

Письмо Гранаха жене перед отправкой в Россию полно радостных надежд, однако в действительности «Межрабпомфильм» к тому времени находился в тяжелом положении. Легендарная студия, на которой работали известные всему миру Кулешов и Протазанов, была ориентирована на международный прокат и сотрудничество с немцами, но после прихода Гитлера к власти не имела шансов дальше развиваться (хотя немцы и могли ставить кино в России, однако в Германии его теперь нельзя было показать).