Вот идет человек. Роман-автобиография

С замиранием сердца покидал я Берлин, уезжая на восток с того же Силезского вокзала, на который приехал несколько лет назад. Многое произошло за это время, и жаль, очень жаль, что теперь все так заканчивалось. Поезда были переполнены. Нам навстречу ехали эшелоны со знаменитыми скотными вагонами, куда помещалось сорок шесть человек или восемь лошадей, полувагонами с пушками, накрытыми брезентом с веселыми надписями и карикатурами, над которыми никто не смеялся. На станциях такие эшелоны нас обгоняли, а мы могли перекусить. В каждом городке, где бы мы ни останавливались, были специальные комитеты: состоявшие в них женщины предлагали отъезжающим бутерброды, пирожные, кофе или пиво. Незнакомые люди обменивались оптимистичными репликами, каждый чувствовал себя провидцем, ясновидящим, стратегом. Любой гражданский совершенно точно и во всех подробностях знал, как, где и когда мы победим, одолеем врага, как немцы в два счета заткнут за пояс русских, французов и англичан и станут наконец «превыше всего». Я был австрийцем, а значит, союзником. Меня признавали за своего и называли «товарищ сапожок», намекая на салонную элегантность австрийских офицеров. Германия была опьянена войной и предстоящей победой. Газеты пестрели фотографиями — кайзера, принцев и генералов. Все были убеждены, что этот поход будет недолгим и легким, как прогулка, что через шесть недель враг уже будет повержен, и на Рождество у каждого немца в латке будет жирный гусь, а в постели — лавровые ветви, на которых он сможет отдохнуть от этой войны.

К тому моменту, как я добрался до австрийской границы, картина изменилась. Вражеские войска, которые здесь называли «русским паровым катком», уже атаковали на востоке. Мы — «по стратегическим соображениям» — начали отступать. Первые беженцы были вынуждены покинуть свои дома. Здесь уже не разделяли восторгов по поводу начала войны. Солдаты и гражданские говорили кто по-чешски, кто по-польски, кто по-украински, кто по-словенски, кто по-немецки, и понять друг друга было не так легко, как в Германии, что рождало взаимное недоверие. Рассказывали, что в Праге чешские женщины вытаскивали своих мужей из солдатских эшелонов, те бросали оружие, и их убивали на месте. Да, чехи и словаки не хотели умирать за старого милого кайзера, который сам же сказал, что его не обходит стороной ни одно несчастье. А здесь все были бы счастливы, если бы их обошла стороной эта война. С русского и сербского фронта уже возвращались первые раненые. Те, что побывали в Сербии, рассказывали, что там им оказали далеко не дружественный прием. Женщины выливали на них из окон кипящее масло, а старики и «коварные дети» устраивали на них засады. «Коварные дети» — да, бывает и такое. Солдаты, правда, признавали, что сербы — очень храбрый народ.