Вот идет человек. Роман-автобиография

На призывном пункте порядок был такой: сначала всех спрашивали, кто уже служил, а кто нет. «Служивший» получал билет и должен был ехать в место расположения своего полка. Того, кто не служил, тут же отправляли в сборный лагерь, где его готовили к военной службе и где для него сразу же начиналась «веселая» солдатская жизнь. Я вдруг понял, что оказался в непростом положении. Быть солдатом, идти на фронт, быть может, погибнуть — к этому я был готов, потому что меня разбирало любопытство, да и, в конце концов, такая судьба ждала миллионы других людей. Но только сначала я хотел побывать на родине — увидеть мою маленькую маму, родное село, город. Ведь я уже четырнадцать лет не был дома: интересно, под куполом старой церквушки по-прежнему не хватает двух кирпичей? Трудность заключалась в том, что я не служил! Бедный я, несчастный. А что если немного приврать, а? Они же и сами не хотели этой войны, а я и подавно. Значит, моя маленькая хитрость не имеет особого значения. Все это пронеслось у меня в голове, пока я стоял в очереди на призывном пункте. Внезапно я оказался прямо перед носом упитанного фельдфебеля, и он спросил меня: «Служили?» «Так точно, господин фельдфебель», — был ему ответ. «Где?» — «В 24-м пехотном полку, в Коломые». И мне сразу же дали билет до Коломыи, и я мог идти. Я пошел на вокзал и решил ехать домой через Прагу. Мне хотелось самому посмотреть, что делают чехи. Но на моих глазах никто не бунтовал. Они кричали нам «nazdar»[20] и давали поесть. На станциях меня бесплатно кормили, билет мне тоже достался даром, и, пока я не пал смертью храбрых за нашего старого кайзера, я был свободным человеком, который решил напоследок еще раз побывать у себя на родине. Я был очень взволнован. Чем дальше я продвигался на восток, тем печальнее становилась окружавшая меня действительность. Я приехал во Львов. Трех моих братьев забрали в солдаты. Двое уже были на фронте, а еще один, Шабсе, с которым мы вместе ходили в школу, только поступил на службу. Когда я пришел к нему в казарму, он спал, но, увидев меня, вскочил и посмотрел с упреком своими заспанными глазами, как он всегда смотрел на меня, когда мы еще ходили в школу и я делал ему какую-нибудь пакость. «А, это ты. Где ты был все это время?» И он вдруг заплакал и сказал: «Ах, у меня такие хорошенькие дочки, теперь они с моей женой в Коломые. Я не представляю, что они будут без меня делать. Только их мне и жалко». Потом мы с ним, с другой невесткой, старшим братом и его взрослыми детьми пошли на кладбище к отцу, который умер во время операции, пока я был в Берлине. Я увидел этот клочок земли, где лежал мой отец, и все это просто не укладывалось у меня в голове. Я бы так хотел посмотреть в его добрые, родные глаза и обо всем ему рассказать! Теперь это было невозможно. Тот, кого я любил больше всех, ушел навсегда. И я поехал в сторону Коломыи, где стоял мой полк. Но в самой Коломые я не вышел, а поехал дальше в Городенку. В свой родной городок. К себе на родину.