Вот идет человек. Роман-автобиография

Ночью я спал на кухне у тетки, чья дочка Ханна мне всегда нравилась. Когда ее мать заснула, она пришла ко мне и заговорщически сказала: «Послушай, я к тебе всегда хорошо относилась, уж мне-то ты можешь рассказать. А я — могила, никому ни слова не скажу. Только ответь мне честно: это был ты или нет?» И после этого я услышал вот какую историю.

Три года назад в наш городок приехал цирк, и среди актеров был один комедиант, очень похожий на меня. Моя младшая сестра Мателе целыми днями болталась около этого цирка и не сводила глаз с этого молодого артиста, а он, в свою очередь, не сводил глаз с нее, потому что она была очень хорошенькая. Ей тогда было четырнадцать, ему — семнадцать. И вот они целыми днями заглядывали друг другу в глаза и улыбались, пока моя сестренка Мателе не спросила его: «Скажите, пожалуйста, вы, случайно, не мой брат Йешая?» «Ну разумеется, я ваш брат Йешая», — ответил комедиант. Сестренка побежала домой к маме и рассказала ей, что я в цирке, но не хочу признаваться, что я — это я. «Не хочет признаваться!» — возмутилась моя маленькая отважная мама и побежала к своему изменщику-сыну. Все вокруг всполошились: соседи, родственники, парни, которые вместе со мной ходили в школу, — все побежали за моей мамой к цирку. Собралась огромная толпа. Мама кричала и плакала, пришедшие с ней люди поддерживали ее и ругали меня: «Какая подлость, какая неблагодарность, какая жестокость! Сын не признает родную мать!» Парни уже хотели всыпать мне хорошенько, чтобы я наконец вспомнил, кто я. Молодой комедиант побледнел, как полотно. Нет, он — это не я, он просто пошутил, он вовсе не брат и не сын! «Вот погляди, вот груди, вскормившие тебя», — кричала в отчаянии мама. Пришли жандармы и арестовали лже-сына вместе с директором. Директора привели к городскому голове, и он показал ему документы, подтверждавшие, что этого юношу он десять лет назад забрал из сиротского дома далеко отсюда где-то в Венгрии. На этом история и закончилась. Но когда цирк уезжал из Городенки, весь город по-прежнему был убежден, что это все-таки я, и ничто не могло их переубедить. Когда я дал своей кузине честное слово, что это был не я, она сказала: «Ладно, не буду тебя больше выспрашивать. Я-то думала, ты скажешь мне правду. Я знаю, что это был ты, иначе бы ты сейчас так не отпирался». И мама тоже продолжала думать, что это был я. Когда я собрался идти в деревню к своему старшему брату, она пошла меня проводить, и у нас состоялся серьезный разговор матери и сына: «Послушай, сынок, я не хочу лезть к тебе в душу. Ты уже взрослый и лучше меня знаешь, что делаешь. Но и другие парни уезжают из Городенки, а потом один за другим возвращаются, чтобы жениться и остепениться. Даже Эдзю Гринберг, сын кузнеца, самый беспокойный из всех, он весь мир объездил и даже в Черновцах был, он и то вернулся домой, женился и теперь растит двух милых деток. А ты? Не дай бог, упадешь где-нибудь с лошади, получишь увечье, и что с тобой будет? Обещай мне хотя бы, что после войны ты покончишь с этим цирком и станешь серьезным человеком, женишься, заведешь детей. Я бы так хотела, чтобы и у тебя были детки». Я пообещал все, о чем она просила.