Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы

«Когда Иуда увидел, что Спаситель осужден на смерть, то не раскаялся, не почувствовал сожаления, а только потерял последнюю надежду. На самом деле ему не удалось пристать к первосвященникам и их партии. Дело было сделано, и Иуда, из учеников Христа, стал теперь врагам Христа совершенно не нужен. С другой стороны, ученики Христа после поступка Иуды также не могли возвратить его в свою среду ^[77].

Да что вы говорите! Вот это, последнее, конечно, особенно обидно.

Насчет того, что не раскаялся, — в Евангелии написано прямо обратное! Но и помимо этого: откуда бы Иуде утром в пятницу знать, что ему не удалось пристать к партии первосвященников, если он с ними после ареста Христа даже не говорил ни разу?

«Иуда счел за лучшее возвратить деньги тем, от которых они были получены. Этим хотя сколько-нибудь можно было скрасить преступление, совершенное предателем, и оно, по крайней мере, могло бы получить вид бескорыстного деяния» ^[78].

Зачем?! В благотворительность решил напоследок поиграть? Скрасить преступление бескорыстием? И пойти повеситься, огорчившись, что карьера не удалась и ученики Христа, такая неожиданность, с ним дружить больше не будут?

Других версий нет.

Но все же — чего-то он должен был хотеть?! В конце концов, ради просто неприятного разговора мог и к апостолам пойти. Убили бы, конечно, как собаку, ну да разве ему чего-то другого надо было? А можно было и вообще никуда не ходить. Деревьев в Гефсимании мало, что ли? Повеситься не на чем?

Вряд ли он мог ждать от коэнов утешения. Глупо идти к подельникам по преступлению, чтоб они тебе слезы утирали. В лучшем случае высмеют.

За отпущением грехов он тоже прийти не мог. Института исповеди в те годы еще не существовало. Пойти к первосвященникам за отпущением грехов для Иуды было примерно то же самое, что для нас — пойти за тем же самым в полицию. Закон Моисеев к грешникам был весьма суров, и простым покаянием там обычно никто не отделывался.

Ответ на самом деле лежит на поверхности. Иуда сам его проговаривает, ничего не скрывая, потому что не скрывать он пришел: «Согрешил я, предав кровь невинную».

Согрешил.

Это мы привыкли говорить на исповеди «согрешил» о поступках, отягощающих нашу совесть. В то время слово «согрешил», особенно в контексте разговора с коэнами, значило прежде всего «нарушил Закон». Да, Иисус употребляет это слово и в более привычном нам смысле; но традиционное на тот момент понимание греха — именно как уголовно наказуемого преступления. А Иуда приходит к людям более чем традиционного мышления, да и сам недалеко от него ушел.

И надеяться, что ему вот так вот возьмут и простят грех — нарушение Закона, — было бы с его стороны крайне опрометчиво. Особенно если вспомнить, что одно из преступлений, которое вменялось Христу, как раз и было: Он-де грехи людям прощает, а это может делать только Бог.

Нет, не исповедь это и не жалоба. Это явка с повинной.

Но в чем он нарушил Закон? Нет в Законе такой статьи: «Помог арестовать подозреваемого в преступлении человека». Точно так же, как нет статьи: «Сдал доверявшего мне Учителя ненавидящим Его властям». Иуда, хоть бы его совесть заживо съела, просто не мог сказать про это «согрешил». Потому что не было такой статьи! Не ходят в полицию с душевными терзаниями. Тем более что с точки зрения властей его поступок вообще безупречен: помог — и молодец, иди отсюда, уплочено.

И здесь самое время вспомнить, за что же ему заплатили деньги и как на это смотрит местный Уголовный Кодекс.

К высшей мере

Лжесвидетель не останется ненаказанным, и кто говорит ложь, погибнет (Притч. 19: 9).

Словами «согрешил я, предав кровь невинную» Иуда свидетельствует о невиновности Иисуса. Замечу: это единственный из апостолов, который объявил невиновность Христа перед властями.

Под «предать» здесь подразумевается не измена доверявшему ему Христу и неожиданный переход на сторону Его врагов, а самое прямое значение этого слова: отдать на смерть. В греческом тексте на этом месте стоит стилистически нейтральное παραδούς — «передавший кровь невинную», которое всеми и всегда переводится с упором на моральную сторону дела, в то время как по-гречески это означает просто «отдав».

Иуда прямо говорит: я согрешил, отдав на смерть неповинного.

Убийство неповинного. Именно в этом состоит его преступление.

Отсюда вытекает собственная виновность Иуды по двум статьям тогдашнего УК. Его ответственность не нравственная, а уголовная.