Вот как бывает…

Да-да, она уже называла своего жениха Серёжей! Любви к нему, той страстной любви, о которой она читала в романах, Лиза не испытывала, но… сколько же ей было ждать, пока появится Он – единственный и неповторимый?! Ведь время идёт, а она не молодеет… Боже мой, ей уже восемнадцать! – старость не за горами! Кроме того, более меркантильные, чем она, подружки ей завидовали: у Лизы сразу будет свой дом, состояние, собственный выезд, да и жених любит её без ума – что ещё нужно для счастливой жизни?! Постепенно и Лиза стала так считать. Но вот сейчас, заглянув в сиявшие пронзительной голубизной глаза этого простецкого парня, она почувствовала, как что-то ёкнуло в сердце… Лиза вздохнула и вернулась к Стерну.

***

Придя домой, Пётр задумчиво хлебал щи, приготовленные матерью, и не проронил ни слова, пока она сама не спросила его:

– Ну что, Петюша, как?

– Что «как», мамаша? Как мы и думали: дом богатый, есть что взять, хозяева вскорости на дачу отъезжают; подождём отъезда, да и сработаем…

С матерью он разговаривал не так, как с Лизой: речь его была вполне правильной, без простецких выражений, спокойная и полная достоинства речь уверенного в себе человека.

– Что-то не так, Петюша? – от зоркого взгляда матери не укрылось, что сын чем-то вроде как обеспокоен.

– Всё так, мамаша, всё так…

– Я знаю тебя наизусть, – Лариса заговорила твёрже. – Ты в чём-то сомневаешься. Откажись! Довольно уже! Я давно просила тебя бросить это поганое дело и заняться чем-то другим! Слава Богу, с голоду не умрём!

– Матушка, что это вы…

– Если не чувствуешь уверенности, отказывайся от дела! – голос Ларисы взлетел вверх. – Иначе…

– Мы же всё обговорили и решили, что это в последний раз!

– Последний раз может оказаться последним для тебя! – с нажимом произнесла она. – До сих пор небеса к тебе благоволили, но не дай Бог, Петюша, попасть в каторгу…

– Мамаша, успокойтесь, пожалуйста, – Пётр улыбнулся. – Всё хорошо, просто… дочка его там была…

– И что?

– В дом пустила, чай налила, говорила со мной, как я с вами говорю…

– Посмотри-ка на меня, сынок! – Лариса заглянула в смущённые глаза сына. – Что, хороша девушка?

– Очень хороша!

– Забудь её! Она дочь прокурора, а ты никто!

– Мамаша, вы это что? – встрепенулся Пётр. – Она просто была добра ко мне, я вовсе ни о чём таком не помышлял!

– Вот и правильно! И не помышляй! Мы для них – что пыль под ногами; они берут наши жизни и делают с ними, что хотят, а потом выбрасывают на помойку… – голос её предательски дрогнул, Лариса разом растеряла весь свой пыл и замолчала.

– Мамаша, не волнуйтесь, всё будет хорошо! Последний раз! А там – как вы скажете, так и будет! – обнял её Пётр.

И опять он врал! Не насчёт того, что это дело будет последним в его воровской жизни, а что не помышлял ничего о прокурорской дочери… Очень даже помышлял! Как только он заглянул в эти ясные серые глаза, не смущённые никакими тревогами и заботами, увидел её нежную розовую кожу, мягкую шейку, маленькие руки, не знавшие работы; как только ощутил сладкий аромат духов, исходивший, казалось, от самого её естества, – Пётр пропал! Он знал, что влюбился, – по самой природе своей он был влюбчивым, и первый раз испытал это сладкое чувство в десять лет, полюбив одну из девочек, торговавших собой (а таких было много на Хитровке – больше они ничего делать не умели). Она была чудо как хороша собой – вылитая куколка: большие голубые глаза, льняные кудри, розовые губки. Они даже успели немного поговорить и поиграть вместе в те редкие часы, когда она была не занята, но, к сожалению, скоро один из клиентов заразил её сифилисом и она умерла. Слабое здоровье было у Сони – так её все звали, но было ли это её настоящее имя – никто не знал.

За последующие тринадцать лет много девок перецеловал Петька, случалось ему и влюбляться сильно, так сильно, что мог всю свою воровскую долю, доставшуюся от дележа, бросить к ногам любимой, но настоящей любви, безоглядной, такой, что заставит забыть обо всём на свете, – он не знал. Каждый раз, влюбляясь, думал: вот она, настоящая! Но… очарование страсти быстро таяло, и Пётр вновь оказывался у разбитого корыта: не она…

После обеда он прилёг на топчан и попробовал заснуть, но сон не шёл: виной тому была Лиза. Снова и снова её облик вставал перед его мысленным взором, и он даже чувствовал аромат её духов.

– Тьфу, пропасть! – устав от бесплодных попыток уснуть, Петька сел на топчане, достал папиросы и закурил.

– Пётр, ты куришь? – тут же послышался строгий голос матери.

– Нет, мамаша, не курю! – он поспешно загасил папиросу.

– Ты же знаешь, дым для меня опасен: у меня слабые лёгкие! Помнишь, что доктор сказал?

– Да не курю я! – с досадой отозвался Пётр. – Мамаша, я пройдусь! Схожу к Степану, что ли…

– Иди. Но не слишком долго!