Вот Москва

Катерина Петровна начинала понимать, что эти три человека, случайно очутившиеся в ее квартире, были в затруднительном положении. Прапорщик и солдаты больше не приходили. Едва ли кто-нибудь в доме точно знал, что юнкера держали в руках Ушаков переулок и часть Остоженки, Пречистенку, Мертвый переулок и Староконюшенный, Молчановку и Никитский бульвар. Если бы это знали, то поняли бы, что три большевика в квартире Катерины Петровны отрезаны от своих. Они польстились на хорошую позицию, они хотели держать под обстрелом церковный двор и выход на бульвар и оказались в петле. Дом и переулок, вероятно, окружены юнкерами.

Катерина Петровна предпочитала сидеть в полутемном коридоре. Ей казалось, что полки с книгами, загромождавшие всю квартиру и коридор, глушат грохот перестрелки. Она пробовала читать. Она хотела отвлечься от мыслей о том, что происходит рядом, в комнате Федора Константиновича. «Иначе можно сойти с ума» — решила она и заставила себя взять первую попавшуюся книгу. Это было дорогое, неизвестно зачем купленное издание министерства императорского двора. Книга называлась «Московский Кремль в старину и теперь». Слезы появились у нее на глазах. «Кремль. Сейчас там рвутся снаряды», она представила себе сцены разрушения и смерти.

Присев на лесенку, стараясь не прислушиваться к выстрелам, она прочитала:

«24 мая 1571 года хан Девлет Гирей подступил к Москве, но вместо нападения татары зажгли загородье во многих местах. Внезапно поднялся вихрь, и огненное море широкой волной залило город. Все небо окутали облака дыма, крутящегося с таким шумом и треском, что казалось (как говорил один англичанин, очевидец), будто само небо рушилось на землю.

Народ и воины без памяти выскакивали из домов, бросались от пламени в реку и там тонули. Множество народу устремлялись в Кремль. Но и в Кремле „церкви каменные от жара исседались“, „прутье железное, толстое, что кладено крепости для, перегорело и перелопалось от жару“. И было задавлено до восьмисот тысяч человек и более».

«Елерт Краузе (1572) так описывает это событие: „В продолжение трех часов Москва выгорела так, что не осталось даже обгорелого пня, к которому можно было привязать лошадь. Огонь коснулся порохового погреба; от взрыва погибло остальное. В том пожаре погибло более ста двадцати тысяч человек, имена которых известны. Вода реки Москвы, протекающей почти посередине города, сделалась теплой от силы пламени и красной от крови“».

«Узнав о приближении татар, царь Иоанн постыдно бежал сначала в Коломну, потом в свою слободу, потом в Ярославль. Столица была брошена без войска, без начальников».

Екатерина Петровна закрыла книгу и положила ее на лесенку. Немного подумав, она вошла в комнату Федора Константиновича.

— Хотите хлеба и чаю? — сказала она, обращаясь к солдату.

Солдат понял не сразу:

— Давайте, если не жалко.

Пока они ели, она рассматривала вблизи человека с седеющими, желтыми усами, его большую руку, державшую чашку, и зеленоватый якорь-татуировку.

— Одного я не понимаю, — взволнованно заговорила она, — не понимаю, как русские люди могут стрелять друг в друга?

— Спасибо за чай, — лениво ответил Григорий Иванович, — а что вы говорите насчет русских людей, так нас в пятом году кто давил, как собак, китайцы, что ли?

— Но ведь теперь со всем этим кончено, теперь свобода.

— Хозяйка, — сурово сказал солдат, — мы этой свободы настолько не видели, — показал черный изуродованный ноготь.

Между тем Григория Ивановича тревожила странная тишина в переулке. Редкие ружейные выстрелы затихали в темноте. Вернулся Ваня Редечкии, он ходил за нуждой в уборную.

— На лестнице спрашивают хозяйку, сосед или не знаю кто.

— Сию минуту.

Екатерина Петровна вышла на лестницу.

— Это я, — произнес негромкий голос, — поднимитесь.

На верхней ступеньке стоял грустный, с белыми, как у альбиноса, бровями и ресницами, сосед, военный чиновник.

— Удалось дать знать в штаб насчет этих фруктов. Вы понимаете?

Он понизил голос:

— Из штаба пришлют их убрать. Понимаете? Убрать большевиков.

— Зачем? — все еще не понимая, спросила Екатерина Петровна и, вдруг сообразив, почти крикнула: — Это подло! Они нас не трогали. Мы должны быть нейтральны. Нельзя так поступать!

— Тише, вы нас погубите.

— Но это ужасно, — Екатерина Петровна даже выронила папиросу. Альбинос зашипел на нее и тут же исчез.

Она вернулась в квартиру. Большевики сидели на табуретках и тихо говорили между собой.

— Ну вот, побьем их, чего же дальше?

— Одна беда — война, — глухо сказал солдат, — одна беда.

— Вот что, — неожиданно ласково, содрогаясь от жалости, заговорила Екатерина Петровна, — здесь готовят одно нехорошее дело. Один скверный человек дал знать в штаб на Пречистенке, чтобы вас взяли. Он поступил дурно. Мы должны держать нейтралитет.

Ее испугало молчание.

— Нет смысла сдаваться. Пойдем на крышу, — наконец сказал солдат.

— Это ужасно! — вскрикнула Екатерина Петровна. — Неужели они убивают пленных?

— Нет смысла, — повторил мрачно солдат.

— Кто же этот гад?.. — задумчиво спросил Григорий Иванович.

— Это не имеет значения. Он поступил дурно. Мы должны быть нейтральны.