Иногда меня впечатляет душевная красота пациентов и их близких. Недавно я прослезилась, слушая, как семья говорит об очень больном человеке. Из сказанного было очевидно, насколько родные переживают о нем и как сильно уважают его желания. Я уходила с мыслью о том, что мне повезло увидеть истинную любовь и поддержку. Я шла домой и думала: «Ух ты! Это было потрясающе!»
Врач – во многом трудная профессия, но это еще и замечательная, человечная профессия. Я чувствую, что мне особенно повезло, ведь я работаю там, где могу по-настоящему заботиться о людях, тем более что я лично связана со многими из них.
30
Зная все почти ни о чем. Дункан Андерсон
Связь между глазами и мозгом исключительно важна. На самом деле от глаз к мозгу идет больше нервных волокон, чем от любого другого органа. Средний невролог разбирается в мозге, но не очень хорошо понимает, как работают глаза. А средний офтальмолог разбирается в глазах, но мало что знает о мозге. Это две совершенно разных программы обучения.
Моя специальность сочетает в себе то и другое, поэтому мой опыт уникален. Ко мне обычно попадают пациенты с очень неясными жалобами на зрение и невыраженными симптомами. Это не только помутнение зрения из-за катаракты. В случаях, с которыми я имею дело, невозможно разобраться, не объединив сведения из неврологии и офтальмологии.
Девяносто процентов направлений ко мне дают неврологи. Они говорят: «Я не знаю, что происходит в мозгу этого пациента. Ему нездоровится, и он жалуется на глаза, и я ничего не могу понять». Остальные направления – от офтальмологов. Они говорят: «Пациент теряет зрение. Я сделал все анализы. У него нет катаракты. У него нет глаукомы. Но он теряет зрение, и у меня нет ответа». К тому времени, когда пациент попадает ко мне, он уже побывал у одного или двух неврологов, которые не смогли разобраться, одного или двух офтальмологов, которые не смогли разобраться, и, возможно, у нейрохирурга или двух.
Эти пациенты иногда годами ищут решение своей проблемы. Они посещают одного врача за другим, но продолжают страдать. Так что я последняя инстанция. Конечно, в 99,9 процентах случаев неврологи и офтальмологи способны поставить диагноз, и он будет верным. Остается одна десятая процента – это случаи, когда все анализы сделаны, но диагностировать проблему не удалось.
Я получил очень хорошую подготовку по нейроофтальмологии в Гарварде. Но я всегда говорю своим ординаторам, что сразу после медицинской школы и сразу после ординатуры ты еще ничего не знаешь. Ты просто знаешь, как учиться. Знание о том, как стать очень хорошим врачом, приходит с опытом, и у меня оно есть.
Мне семьдесят шесть лет, и я учусь каждый день. Я принял две или три тысячи пациентов с настолько сложными проблемами, с которыми большинство врачей не столкнется ни разу за всю жизнь. Я извлек уроки из каждого случая, и это меня вдохновляет. Некоторые из этих случаев крайне редки – может быть, один на миллион.
Именно опыт наблюдения за каждым случаем малоизвестного заболевания помогает мне разобраться в следующий раз.
Иногда я читаю в журнале, что зарегистрировано всего три случая той или иной болезни, но я, вероятно, видел пять точно таких же и не удосужился сообщить о них.
Каждый пациент – загадка в духе Шерлока Холмса. Я смотрю на знаки. Я слушаю, как пациент говорит, и изучаю, как он выглядит. Сложность в том, что пациенты не умеют точно объяснять, что происходит. Они формулируют жалобы недостаточно четко – или врач не задает правильный вопрос правильным образом, чтобы получить правильную информацию. Поскольку я повидал очень много пациентов, я научился очень хорошо говорить с людьми о неясных симптомах, чтобы установить, что мне пытаются сказать, и чтобы решить, какие тесты делать и как исправить поломку.