Вот пришел папаша Зю…

— В следующий раз вы их обязательно отстоите, — пообещал полковник. — А сейчас по домам, ребятки, по домам.

«Ребятки» переминались с ноги на ногу, не спеша расходиться. Благодушный тон полковника расслаблял.

— Всё равно ведь дальше не пройдёте, — продолжал увещевать «матюгальник». — Мы вас не пропустим. А если не разойдётесь по-хорошему, мы вас немножко будем разгонять. Глядишь, и подстрелим кого невзначай…

Полковнику надоели разглагольствования. Он уже нетерпеливо поглядывал на часы. Обе стороны стояли друг против друга, не решаясь ни на какие действия. В воздухе повисла напряжёнка.

Первой не выдержала Ниловна.

— Пашка! — заорала она. — А ну иди домой, пидарас проклятый! Я тебе дома задам взбучку-то!

Демонстранты и омоновцы грохнули от смеха. Пашка вздрогнул, зыркнув глазами на мать, и покраснел, как красна девица.

Ряды демонстрантов, и до того нестройные, совсем расслабились, дрогнули и смешались. Воспользовавшись этим обстоятельством, отец-увещеватель дал знак, и шеренга щитов медленно двинулась на «любителей». Вот они загородили от Ниловны Пашку, она лишь по торчащему над головами портрету «предводителя» могла следить за его местоположением. Потом всё смешалось — демонстранты и омоновцы, послышались удары дубинок, первые крики пострадавших. «Предводитель» накренился и повернулся к Ниловне оборотной стороной. Ниловна бросилась в побоище, расчищая себе путь авоськой с капустой, раскручивая её, как снаряд, и колотя без разбору по головам то омоновцев, то «любителей». Она ориентировалась на «предводителя», как на маяк, и скоро к нему выплыла. Но тут она почувствовала удар дубинкой по плечу.

— Ах ты ж… охломон эдакий… — пришла в ярость Ниловна.

Она раскрутила в авоське капусту и со всего маху, наугад, огрела кого-то по каске, выпустив от удара своё орудие. Тут же от сильного толчка она улетела куда-то в сторону и очутилась рядом с Пашкой, прикрывавшимся от ударов своим «предводителем», — его обихаживали, оттесняя к тротуару, два омоновца. С воинственным кличем «Пидарас чёртов!» Ниловна бросилась на сына, растолкав «охломонов», и вырвала у него из рук «предводителя».

— Отдай Петра Ильича! — дёрнулся к матери Пашка.

— Так это проклятый Пётр Ильич вас взбаламутил? Так вот же тебе!

И Ниловна принялась древком от «предводителя» обихаживать своего Пашку, ничуть не нежнее, чем это делали омоновцы дубинками.

— Ты чего, мать?! — закрывался от неё руками Пашка. — Чего я те сделал-то?

— Опозорил ты меня, вот чего! Несчастье ты моё! — не унималась Ниловна. — Только из тюрьмы пришёл, опять хочешь? Там из тебя дурь-то не выбили, так я выбью.

Она продолжала усердно орудовать древком, желая выбить из сына «пидараса» и вернуть его в дом нормальным человеком. Но перековать сына своими силами она, видимо, потеряла надежду. Увидя рядом омоновцев, она крикнула им:

— Ребятки, заберите Пашку моего, пидараса. Нет у меня сладу с ним. Может, вы что сделаете.

И Ниловна отступила от сына, открыв его омоновцам. Те, не долго думая, набросились на беззащитного Пашку, заломили ему руки за спину и поволокли к автобусу.

А Ниловна, швырнув «предводителя» наземь, плюнула в его поганую бородатую рожу и растёрла ногой.

— У, зараза, все беды от тебя, — объяснила она ему.

В срочном порядке Госдумой была восстановлена 121-ая статья об уголовной ответственности за мужеложество, и Пашка снова загремел на четыре года.

…И «… мать»

Когда Зюзюкин распустил все партии, кроме партии пенсионеров (и своей, разумеется), депутаты Госдумы так перепугались, что добавили к пенсиям пенсионеров по три деноминированных рубля. Правда, немного раньше, когда стали известны результаты выборов, депутаты перепугались ещё больше и со страху выписали себе ежемесячно премиальных по шесть тысяч тогда ещё неденоминированных рублей (триста деноминированных).

К октябрю месяцу оголодавшие пенсионеры, ещё ни разу не получившие своих пенсий с трёхрублёвой добавкой, организовали демонстрацию к Белому дому. Их идейным вдохновителем и организатором был председатель партии пенсионеров Сергей Антрошенко, сам, впрочем, возраста совсем не пенсионного.

Пенсионеры несли плакаты «Где наши пенсии?», «Пенсионеру — достойную пенсию и достойную жизнь», «Депутатов — на наши пенсии» и т. д. Впереди шествия два дедка несли огромный плакат, на котором был изображён тощий, дохнущий с голоду пенсионер с тремя рублями в руке; под ним было написано: «Я хочу кушать». Рядом с пенсионером стоял «упакованный», с брюшком, депутат, облокотившийся сразу на два «мерса». Депутат изрекал: «Дяди тоже хочут кушать».

Демонстрация подошла к Белому дому и стала требовать выхода к себе кого-либо из депутатов. Но депутаты были ужасно заняты, им совершенно было не до каких-то пенсионеров.

Депутаты, то бишь народные посланники решали весьма важный для себя вопрос. Вопрос был просто архиважный, касающийся жизни и смерти каждого из них.