Вот пришел папаша Зю…

— Ах, хоть бы рубликов по десять-пятнадцать, — мечтательно закатила глаза Вероника Маврикиевна. — А то ведь совсем невмоготу.

— Да, как же, размечталась: добавют — жди! — урезонила подругу Авдотья Никитична. — Они теперича только тем будут добавлять, кто в коммунистической партии состоит.

— Ах, так может быть, мы с вами вступим в эту самую коммунистическую партию, Авдотья Никитична? — предложила Вероника Маврикиевна, оставив на минуту своё вязание. — Нас возьмут?

— Меня, может, и возьмут, а вот тебя, Маврикивна, точно нет.

— Это почему же? — искренне удивилась Вероника Маврикиевна.

— Потому, Маврикивна, чтобы коммунистом быть, нужно быть сознательным, — втолковывала своей наивной подружке Авдотья Никитична. — А ты, помнишь, на прошлой неделе, когда штору вешала и со стула упала, два дня без сознания была?

— Ах, это! Ну, в таком случае, вы, Авдотья Никитична, тоже в коммунисты не попадёте.

— А я-то почему?

— Я слыхала, чтобы попасть в коммунисты, нужно год в кандидатах проходить. А вы года в кандидатах не протянете. О-хо-хо-хо-хо! — манерно залилась смехом Маврикиевна, и полный бюст её заколыхался.

— Дура ты, Маврикивна, — обиделась Авдотья Никитична. — Да ты, может, ещё быстрей меня помрёшь.

— Я пью бальзам Биттнера, — возразила Вероника Маврикиевна.

— Вот от него и помрёшь, — взяла реванш Авдотья Никитична и закудахтала, как наседка.

Наступила короткая пауза. Вероника Маврикиевна, полная достоинства, посчитала бесполезным продолжать спор. Только спицы мелькали в её руках.

— Зюзюкин говорит, что коммунисты теперь не те, — снова начала разговор общительная Вероника Маврикиевна.

— Они теперь коммунисты-два, — пояснила Авдотья Никитична. — А главный коммунист-два — Геннадий Андреевич Зюзюкин.

— А главный коммунист-один кто же? — поинтересовалась Маврикиевна, приостановив вязание.

— Как кто? — посчитала неуместным её вопрос Авдотья Никитична. — Ильич, конечно.

— Брежнев?

— Ой, ну и дура же ты, Маврикивна! Ленин, конечно.

— Владимир?

— А ты что, знаешь ещё какого-то Ленина? Ленин у нас один! Ох, и распустили тебя демократы, Маврикивна. Для таких, как ты, демократия вредная.

— Демократия вообще ужасно вредная, — сострила Маврикиевна и снова, остановив вязание, залилась смехом: — О-хо-хо-хо-хо!

В это время в передних рядах пенсионеров послышались шум и движения: к ним вышли, наконец, два депутата Госдумы.

— Товарищи пенсионеры! — обратился к демонстрантам первый депутат. — Мы прекрасно вас понимаем, что жить вам тяжело. Но сейчас всей стране живётся нелегко. Мы хотим, чтобы вы поняли: мы делаем всё от нас зависящее. Мы уже добавили к вашим пенсиям по три рубля. Мы, конечно, понимаем, что это сумма небольшая, но в масштабах страны это получается очень внушительная цифра.

— Но себе-то вы добавили по триста рублей! — возразили пенсионеры. — Сумму внушительную не в масштабах страны.

— Но товарищи пенсионеры, — мягко стал объяснять второй депутат. — У мужчины трудоспособного возраста, так сказать, потребности несколько выше, чем потребности пенсионера. Мы посчитали, что потребности пенсионера…

— Вы дайте нам средства, а свои потребности мы сами посчитаем! — перебил его кто-то из демонстрантов.

— Когда долги по пенсиям погасите? — снова заорали пенсионеры. — Ещё с лета ничего не получали!

Оба депутата приложили руки к груди и клятвенно искренне заверили:

— Средства мы вам изыскиваем…

— Себе-то, любимым, мигом изыскали, — съязвил кто-то. — И получаете, небось, вовремя, без задержек!

— Да что с ними чикаться? Все они одна шайка-лейка! — заорал дедок, держащий плакат «Я хочу кушать». И в накале эмоций запустил плакатом в депутатов.

Плакат, не долетев, упал к их ногам.

— Наш статус неприкосновенности нарушен, — заметил первый депутат.

— Мы не можем так дальше работать, — возмутился второй депутат.

— Хватит играть в демократию! — рассердился первый депутат.

— Пишите письма в обком, горком и райком, — посоветовал второй депутат.

И оскорблённые депутаты вернулись в Белый дом бросаться папками и авторучками.

Пенсионеры стали роптать.

— Мы никому не нужны!

— До нас никому нет дела!

— Мы своё отработали, а теперь нас хотят выбросить на помойку, как ненужный хлам.

— Мы же в своё время и кормили этих оглоедов! Кто только не сидел на нашей шее!