Вот пришел папаша Зю…

— Действительно, Борис Николаевич, навоевались мы с тобой столько, что на всю жизнь хватит. И оказались в результате наших боёв в одной коммунальной квартире: я когда ещё говорил, что мы в одной лодке, помнишь, Борис Николаевич? Я так думаю, что нам с тобой больше делить нечего: власть в квартире, я так понимаю, принадлежит пахану Железе, и отдавать её он никому не собирается. А делить друг с другом коммунальные влияния — это нам с тобой, Борис Николаевич, я думаю, не по рангу. Я готов выпить с тобой, так сказать, на брудершафт и протянуть тебе свою дружескую руку.

Ёлкин упрямо вздохнул.

— Борис Николаевич, — игриво обратилась к нему Харита Игнатьевна, — ну не будьте букой. Нехорошо отвергать протянутую вам руку для примирения. Поверьте мне, вы вполне могли бы быть друзьями. Вы вместе так прекрасно смотритесь!

Ёлкин, всё ещё глядя сердито, вдруг начал улыбаться. Улыбка его становилась всё шире и шире, наконец он, впрямь как молодой бычок, собравшийся бодаться, нырнул рукой с фужером шампанского под локоть Михаила Сергеевича.

— Только чур, уговор, — сурово сказал Ёлкин, — никаких разговоров о политике!

— Согласен, Борис Николаевич!

И Михаил Сергеевич с Борисом Николаевичем выпили шампанское на брудершафт к великой радости Хариты Игнатьевны. Она заставила их расцеловаться, крепко пожать друг другу руки и говорить теперь друг другу «ты» (впрочем, Михаил Сергеевич в этом смысле опередил события).

— Михаил Сергеевич, хочешь, я тебя в теннис играть научу? — щедро предложил Ёлкин. — У меня и вторая ракетка есть.

— Э-э нет, Борис Николаевич, — возразил Гробачёв. — Это не для меня. Мне бы что-нибудь поспокойнее. Например, по лесу побродить с корзиной.

— Ну-у, поспокойнее — это не для меня, — сказал Ёлкин. — Не больно-то люблю я это спокойствие. Рыбалочку разве что.

— На рыбалку и я согласен! — пришёл к консенсусу Михаил Сергеевич. — А от политики — честно скажу, Борис Николаевич, я устал.

Последнее признание Михаила Сергеевича было вызвано тем обстоятельством, что ему вернули его заявление о приёме в КПРФ из первичной организации, куда он обратился по совету Зюзюкина.

В знак исторического Примирения Михаил Сергеевич подарил Ёлкину замечательную гавайскую удочку, а Борис Николаевич сначала хотел было подарить своему новому другу теннисную ракетку, но, посовещавшись с Малым Женским Советом, подарил ему большую корзину для грибов.

Эх, яблочко, куда ты котишься?

На следующий же день, чтобы отметить своё Великое Примирение, Ёлкин и Гробачёв решили вместе отправиться на рыбалку. Софку с собой не взяли: место, где можно разживиться червями — под кирпичами, обрамляющими дворовую клумбу — Борис Николаевич давно проведал сам.

Один был крепкий уговор у экс-президентов: ни слова о политике! О чём угодно — о погоде, рыбной ловле, жёнах и родственниках, но только не о политике. И слово своё оба держали.

Такого сухого тёплого октября, как в этом году, в Москве давно не было. Голубое небо плескалось в Москве-реке, и жёлто-красные листья цеплялись за поплавки. Михаила Сергеевича Раиса Максимовна заставила надеть шляпу, а непокрытую шевелюру Бориса Николаевича, такую же серебристую, как сверкающие на солнце рыбёшки, трепал лёгкий ветерок.

На обратном пути, проходя мимо пивного ларька, оба экс-президента переглянулись и молча, будто по команде, направились к нему.

— Я угощаю, Борис Николаевич, — Михаил Сергеевич жестом остановил Ёлкина, полезшего было в карман.

— Ну чё, у меня денег что ли, нету, — самолюбиво сказал Борис Николаевич. Хотя деньги на карманные расходы ему выделяла Татьяна из скудного семейного бюджета, основанного в основном от продажи утюгов. — На кружку пива уж найду мелочишко.

— Сделай одолжение, Борис Николаевич, — попросил Гробачёв. — Позволь мне тебя угостить пивком.

— Ладно уж, — нехотя согласился Борис Николаевич, решив в самое ближайшее время перещеголять друга в угощении.

Когда Михаил Сергеевич принёс две кружки пенистого пива, и друзья сделали по паре глотков, Борис Николаевич вдруг подозрительно покосился на Гробачёва:

— А откуда это у тебя, Михаил Сергеевич, деньжонки водятся? Может, тебе персональную пенсию не задерживают?

— Это вопрос политический, Борис Николаевич, — уклонился от коварного вопроса Гробачёв, слизывая с верхней губы пенку. — А на политические темы — у нас уговор.

— Политический, так политический, — не стал возражать Ёлкин. — А я думал, что экономический.

Оба снова отхлебнули из кружек.

— Эх, тараночки к пивку не помешало бы, — мечтательно произнёс Ёлкин.

— Или солёных креветок, — добавил Гробачёв.

— Михаил Сергеич, Борис Николаич! — окликнул вдруг дружков знакомый голос.

Оба обернулись. Через два столика от них не спеша потягивал пивко бывший московский мэр, теперь временно исполняющий обязанности городничего до новых, коммунистических выборов, Юрий Михайлович Лужников. Он был в неизменной кепочке, неприметный, без свиты, ничуть не отличаясь от толпящегося здесь люду.

— Сделайте одолжение, — пригласил он жестом экс-президентов. — Тараночки к пивку не желаете ли?