Вот пришел великан

Вечером долго тлел край неба над лесом, где зашло солнце, и в плесе опять трагедийно-победно гоготали лягушки, курился белый прозрачный пар, и через озеро протянулась льдисто сверкающая лунная полоса. Я опять разжег костер за баней возле мостков. Звукариха принесла бутылку самогона, выходило, что не все "сноровили" в ее печке те соковозы, на которых она жаловалась мне утром. Было тепло, но Ирена зябла.

- Хочешь попробовать мато бичо? - спросил я ее о самогоне. Она равнодушно поинтересовалась, что это такое, и я объяснил, что "мато бичо" значит убей беса, так африканцы называют спирт из лесных фруктов.

- Как ты, однако, много знаешь, - со смутной усмешкой сказала она и пробовать самогон не стала. После этого я погасил костер и убрал стол. На сеновал мы вскарабкались поодиночке - я не посмел помочь ей ни рукой, ни словом. Там, наверху, в косой месячной пряже лучей миротворно пахло свежим сеном. От этого таинственного полусвета и запаха было почему-то грустно и жаль себя. Я немного полежал молча, потом напомнил Ирене, что она забыла поблагодарить меня за стихи.

- Да-да, спасибо, - устало и малолюбезно сказала она. - Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, - пожелал я ей. В сене знойно и надоедливо сипели кузнечики, - видно, эта тварь тоже никогда не спит. Я боялся пошевелиться, чтобы не потревожить Ирену, хотя лежали мы не слишком близко друг от друга. В середине ночи на крыше сарая закугыкал и захохотал сыч. Я метнулся рукой к плечу Ирены, чтобы не дать ей испугаться во сне, но она проворно отвела ее в сторону.

- Это сыч,- сказал я.- Хочешь, пойду прогоню его?

- Нет, не надо,- бессонно ответила она и привстала.- Послушай, Антон... поедем, пожалуйста, домой.

- Сейчас прямо? - спросил я.

- Мне очень беспокойно... Я давно уже не здесь, понимаешь?

Я сказал, что понимаю.

- Я убеждена, они приедут сегодня утром. Обязательно приедут!

- Ты же говорила, будто пришла вторая телеграмма,- успокаивающе сказал я.

- Да. Но ты его... не знаешь. Поедем! Я больше не могу тут оставаться.

Мы поднялись и собрались, как матросы по тревоге. Мне пришлось разбудить бабку Звукариху, что-то пробормотать о внезапной болезни жены, со стыдом отдарить ее в темноте сенец тремя яблоками, что у нас оставались, и пообещать приехать через неделю, чтобы уже тогда... Денег у меня не было ни копейки.

Луна ярко светила, и я ехал без огней. Проселок мы проскочили впронос "Росинант" как будто сам направлял себя по гривкам колей. Временами нас швыряло и заваливало, креня и прижимая Ирену ко мне, и тогда она пыталась отодвинуться, но это ей не легко удавалось.

- Скоро будет лучше, потерпи немного,- сказал я. На шоссе она попросила сигарету, и мы закурили одновременно.

- Антон, куда ты тогда... до всего у нас, собирался уезжать? - как-то очень издали спросила Ирена. Я назвал Мурманск.- Ну вот... Мы больше не должны встречаться. И лучше было бы кончить все разом...

Я выбросил сигарету и закурил новую.

- Ты ведь один.

- Да,- сказал я,- а одинокому, по свидетельству Чехова, везде пустыня.

- Мне надо выходить на работу в среду. Ты не мог бы уволиться к тому времени?

Я сказал, что для этого мне понадобится всего лишь девять минут. Почему девять, а не десять или пятнадцать, я не знал сам. Шоссе было пустынно, и "Росинант", оказывается, мог еще выдать на асфальте сто пять километров в час...

Дома я написал заявление об увольнении, вымыл пол в комнате и лег спать.

Солнце еще не всходило.

Днем, а потом и вечером, мне опять нужно было мыть пол не только в комнате, но и в коридоре: по свежевымытому и не совсем просохшему полу отрадно ходить босиком, если норовить точно попадать ступнями в свой же след. Так можно ходить очень долго и уверять себя, что ты ни о чем плохом для себя не помышляешь. Просто ты ходишь в свое удовольствие по сырому прохладному полу и ни о чем таком не думаешь. Ходишь - и все! Ты один у себя дома, и ты можешь делать все, что тебе хочется. Ходи и ходи себе и попадай ступнями в свой же след, а если пол высох окончательно и следов не видно, то кто тебе мешает вымыть его снова?

Ночью я написал небольшую записку - никому - и положил ее на край секретера, а на рассвете пошел в кухню чтобы никогда не возвращаться оттуда, и за окном услыхал страстную воркотню голубя, и во дворе увидел поседевшего от росы маленького сгорбленного "Росинанта". Его фары ожидающе зарились прямо на мое окно, на меня...

Никто не знает, что несет новый день, и это неведение тем и хорошо, что может обернуться для человека чем угодно, - надо только дождаться нового дня. В половине девятого утра я нашел в почтовом ящике продолговатый серый конверт с оттиском названия журнала, куда послал свою рукопись. В конверте было письмо. Мне. Письмо о том, что "Куда летят альбатросы" планируются в первом номере будущего года!

Я прочел это несколько раз, и мне вдруг захотелось есть...