Вот пришел великан

Черт знает, для чего я это говорил, и неизвестно, что сказал бы еще, похожее, если бы она не повернулась и не пошла с мостков, и в волосах у нее пониже макушки я не увидел засушенный стебель папоротника - разлатый, золотой, целый. Я не думаю, что посредством маленьких темных знаков, именуемых буквами, возможно объяснить, почему это ее невидимое и неощутимое самой "украшение" так больно ударило меня в сердце, напомнив мне, кто мы с нею такие и где находимся...

Она, оказывается, и не знала, что стрекозы никогда не спят. Летом, по крайней мере...

Мы поплыли в тот конец озера, где видели вчера лилии. Рюкзак с едой Ирена держала на коленях, а я греб и все время помнил, что в нем сидит бутылка выборовой. Становилось жарко, но Ирена сказала, чтобы я побыл пока в куртке и в сапогах, и все время посматривала на меня исподтишка то с затаенной иронией, то с недоумением, как на чужого, - ее что-то забавляло в моей одежде. До этого, пока я подкачивал у мостков лодку и круги, она произнесла воспитательный монолог о том, что мы никогда и ничего не должны скрывать друг от друга, будь то плохое или хорошее, вот такое, что у меня было, когда она звала меня, а я не откликался. Разве можно это утаивать от нее?

Мы были уже на середине озера, и мне становилось нестерпимо жарко.

- Ну все? - спросил я. - Можно снять куртку?

- Сиди-сиди! - приказала она.- Тоже мне норовит в большие!

- Что-то ты слишком разошлась,- сказал я.

- Я тебя еще бить начну со временем!

У нее трогательно косили глаза. Я подумал, что ей, наверно, хочется нашлепать меня, как хотелось мне нашлепать ее, когда она стояла на краешке мостков. Ну, если не нашлепать, то царапнуть меня, как кляксу в тетради. Я посмотрел на ее руки.

- Вот-вот! Это и имелось в виду! - сказала она и кошачьим движением поцарапала воздух.- Хочешь перед завтраком яблоко? Я тоже буду! Где ты их купил такие?

- Заработал, как когда-то твой рубль, - сказал я.- Кстати, я в тот же день подарил его нашей бабке на счастье.

- У тебя совсем нет денег?

- Послезавтра ведь получка, - напомнил я.

- Но ты же мало получишь... Я тебе одолжу. Ладно?

- Еще бы! - сказал я.

- Господи, какой ты все-таки устойчивый дурак, - с досадой сказала Ирена. - Я одолжу тебе собственные деньги, понятно?

- Угу, - сказал я и пристально и, как мне думалось, непроницаемо посмотрел ей в глаза, - ну-ка отгадай, о чем я подумал!

- Знаю.

- О чем же?

- О том, что ведь живу не на Гагаринской!..

Это так и было.

- А сейчас?

- Не скажу.

- Почему?

- Ну, что ты меня любишь и не перестанешь ревновать...

- Допустим, - согласился я.

- А теперь ты отгадай, - предложила она. - Ну?

- Я устойчивый дурак, и тебе жаль меня, - истолковал я ее взгляд.

- Конечно.

- Ладно, - сказал я, - давай в интересах сохранения мира на Ближнем Востоке перейдем к нашему давнему прошлому. Скажи, как ты отнеслась ко мне сразу?

- Я решила, что ты... не слишком умен.

- Из-за обложки рукописи?

- Нет. Это делало тебя всего-навсего смешным, как всякого графомана. Но я не могу забыть, как ты подошел и распахнул дверку своего несчастного "Росинанта", когда я стояла с матрацем... Ты проделал это так, будто приглашал меня... ну, в "линкольн", что ли! А с каким небрежным превосходством мне было сказано, где приобретены снимки Хемингуэя! А снисходительная нотация, что книга - это, видите ли, не двуспальный матрац! А заявление насчет огней Святого Эльма и ностальгии! А эта комедия с рублем из желания унизить меня! Фу! Как не стыдно?

Я перестал грести.

- Не ожидал, да?

- Чего я не ожидал? - спрсил я.

- Что я так умна!

- Фу, какая хвастунья! - сказал я.

- Сударь, а с какой это тайной целью вы вздумали вчера ночью купаться? - спросила Ирена и прищурилась. - Что вас понудило вдруг раздеться на глазах у постороннего старого человека, а потом набрать в грудь воздуха, неестественно втянуть живот, медленно пойти на берег озера и там томительно-долго проделывать вольные гимнастические движения?

- Сейчас же возвращайся к нашему давнему прошлому, иначе тебе будет плохо, - предупредил я и оглядел озеро. На нем никого, кроме нас, не было.

- Моя бабушка в подобном случае, я думаю, сказала бы так - ниц не бенде, пан! Понял? - заметила Ирена. - Поэтому слушай лучше о своем прошлом.

- Что-то ты чересчур разошлась, - сказал я.

- Мне очень хорошо... Так вот, я не до конца была убеждена, что ты в самом деле то, чем казался.

- Дураком?

- Мне хотелось, нужно было так о тебе думать. Для самоустойчивости... Затем какое-то время я жгуче... или, как говорит наш Дибров, активно тебя ненавидела. Терпеть не могла!

- Я знаю. Это у тебя прошло после того, как под Волнушкиной запел круг, - сказал я. - Ты тогда убедилась, что у нас с нею полный комплекс психологической несовместимости.

- Возможно, - согласилась Ирена, - но лично ей такая несовместимость... Как это говорят в народе? До чего?

- До лампочки,- сказал я.

- Вот-вот... И сидеть в комнате рядом с нею ты не будешь, понятно?

- А где же я буду сидеть?

- Я найду место, не беспокойся!.. А что ты подумал обо мне сразу?

- То же самое, что ты обо мне. Только красочней,- сказал я.

- Как?