Вот пришел великан

- Не дразни ты его там и не злись сам,- засмеялась Ирена.- Чем плохо звучит "Ержун"? Мне нравится!

- Я тоже в восторге,- сказал я, поняв, что она одна.- А как вы находите заповедь от Иакова "Да будет всяк человек скор увидети и косен глаголати"?

- Он же, наверно, догадывается! - сказала Ирена.

- Нет,- возразил я,- вы ошибаетесь. Утверждение, что благосклонность к подлецам не что иное, как тяга к низости, принадлежит не библейским пророкам, а греческому философу Теофрасту. Он был современником Платона.

- Откуда ты нахватал все это? - удивилась Ирена.

- Да-да,- сказал я,- рассуждение, что только редкие и выдающиеся люди сохраняют в старости деятельный и смелый ум, тоже принадлежит древним грекам. По их мнению, старики всегда склонны задерживать бег времени. Кстати,- сказал я,- вы не задумывались, почему Наполеон громил пруссаков, превосходящих его войска по численности в два или три раза? У тех командовали старцы, а наполеоновские маршалы были наши с вами ровесники! Вот!

Певнев до конца тогда высидел за столом и ни разу не скорябнул каблуками,- слушал, но я так никогда и не узнал, как он понял притчу о стариках. Неужели тоже принял на свой счет?

В том тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году весна была буйная и ранняя: уже в начале апреля молочницы приносили в город фиалки и подснежники, и каждое утро по дороге в издательство я высматривал на подсохших тротуарах свою прошлогоднюю цыганку,- ей бы следовало попасться мне с пучком "колокольцев" или "мятух", и люди увидели б тогда, какое платье, черт возьми, могло оказаться на ней в следующее утро!

"Росинант" обрел все, что было ему обещано, и даже больше: кроме колес, я заменил аккумулятор и сигнал,- новый звучал гармонично и важно, что нам и требовалось. Мне давно мешал плед. С ним сразу же незримо поселилась в моей комнате тетя Маня, а это разоряло весну и заставляло не забывать то, о чем не хотелось помнить... С пледом нужно было срочно что-то делать. Я не мог передарить его бабке Звукарихе,- не та она была для меня бабка, кому он подошел бы со своей траурной бахромой, с тенью смерти в каждой своей шафранной клетке. Строго говоря, с ним нельзя было ни расстаться, если отдать кому-либо чужому, ни сохранять по ночам дома, и я застлал им сиденья "Росинанта". Это показалось мне единственным компромиссным выходом из положения для всех нас, своих, живых и неживых, так как "Росинант" был не только "своим", но и бессмертным. Все-таки он был железный...

В тот день, как мы с Иреной оторвались наконец "к себе", в лес, я позвонил ей при Певневе и спросил, известны ли моему другу исторические комментарии русской императрицы Екатерины Великой к портрету королевы неаполитанской Иоанны Второй?

- Нет, Николай Гордеевич, книга ваша давно в производстве,- вежливо ответила Ирена,- а что вы хотели?

- В таком случае слушайте,- сказал я Певневу, а не ей.- "Красавицы, знатные дамы и государыни должны походить на солнце, которое разливает свой свет и лучи на всех и каждого так хорошо, что каждый это чувствует. То же самое должны делать эти великие и красивые, расточая свою красоту и прелести тем, кто к ним пылает страстью. Прекрасные и великие дамы, могущие удовлетворить множество людей либо своей нежностью, либо словами, либо прекрасным лицом, либо обхождениями, либо бесконечно прекрасными доказательствами и знаками, либо прекрасными действиями, что более всего желательно, не должны отнюдь останавливаться на одной любви, но на многих, и подобные непостоянства для них позволительны и прекрасны". Кавычки закрыты,сказал я. Певнев снялся с места и вышел, негодующе хлопнув дверью,- не перенес бедняга екатерининской озорной насмешки над великосветскими ханжами и уродицами.

- Это, конечно, любопытно,- озадаченно сказала Ирена,- но я бы не решилась представить такую вставку на визу главному редактору. Дело в том...

- Все ясно,- прервал я,- мой целомудренный лирик только что сбежал, поэтому слушай сюда. Я буду ждать тебя в конце набережной. Сразу же после работы. Ладно?

- Вот именно,- ответила Ирена,- дело не в возможности задержки набора, скажем, на час или на два, а в том, что вы только что правильно заметили сами.

Я сказал, что она гениальный ребенок и что мы будем ждать ее с "Росинантом" в конце набережной с шести до восьми.

Ручей еще не улегся в свое русло и вполне мог считаться маленькой речкой. Мы назвали ее "Колочесиком",- придумала Ирена, а что это означало бог весть. Уже кудрявилась и зеленела прибрежная ольха, и на вербах падуче висели длинные пушистые серьги. Всюду под кустами из-под бурой слеглой листвы пробивалась несметная сила фиалок, но мне не было позволено собрать букет: Ирена сказала, что они и так наши. Мы отыскали гряду можжевельника. Шаров там не оказалось, но это не огорчило нас,- Ирена решила, что их сняли ребятишки. Девочка и мальчик. Понимаю ли я, что они унесут после этого в своих душах на всю жизнь, до самой смерти? Я сказал, что понимаю. Это ж им не блин и не трояк пьяного сторожа.