Вот пришел великан

- Да не с Волобуем. Я тогда еще не знал тебя и жил в лесу, когда писал повесть,- сказал я.

- Ну?

- Я каждое утро мечтал, что вот вылезу сейчас из палатки, оглянусь, а он висит вниз головой.

- Кто?

- Шпион иностранной разведки. Парашютист. Мертвый... Стропы парашюта зацепились за верхушку сосны а он напоролся грудью на сук...

- И это так и было?!

- Да нет! Но все равно ведь я ждал его, гада, чтобы обобрать, понимаешь? Их снабжают кучей денег. Ну вот. Обобрать и оставить висеть и никому не сообщать, представляешь?

- Конечно, не сообщай! - преобразилась в школьницу Ирена.- И мне тоже хочется обирать с тобой! Я буду подсаживать тебя, когда ты полезешь на сосну. А он... не разложился?

Я сказал, что предусмотрел и это.

- И как же?

- Не дышу, не смотрю и работаю на ощупь. Хуже всего то, что в его комбинезоне восемь карманов на застежках "молния", а у меня одна рука.

- А где вторая?

- Мне же надо держаться за сосну.

- А почему ты не обрежешь стропы, чтобы он упал? На земле ведь быстрей и легче работать!

- Тогда будут все улики, что он обобран,- возразил я.

- Да, это верно... Ну давай дальше. Как только ты ограбил его, мы сразу же уехали, да?

- Немедленно, но предварительно я обмотал колеса у "Росинанта" материей от палатки.

- А с какой стати нам жалеть ее? Купим новую... Ну давай дальше!

- Шалопутная ты,- сказал я,- человек кается тебе в своей нравственной неполноценности, а ты чему-то радуешься!

- Я тебя по-дикому люблю,- с болью сказала Ирена.- Поцелуй меня, тут никто не увидит...

После этого мы посидели немного молча и тесно. В окно нам были видны белые тихие самолеты и отвратительные на фоне снежного поля красные бензозаправщики.

- Покайся мне еще в чем-нибудь морально неполноценном,- попросила Ирена.

Я покаялся, с каким затаенным мелочным тщеславием переживаю свое авторство и как всю эту зиму, особенно в январе, самым пошлейшим образом, стыдно и недостойно обшаривал глазами полы в продовольственных магазинах, когда заходил туда за кефиром и халой. Все, думалось, вот-вот увижу потерянный кем-нибудь трояк, а то и десятку.

- Это у тебя осталось от детства,- утешающе сказала Ирена.- Я сама до сих пор ищу эти проклятые трояки, хотя сроду ничего не находила... Может, тебе сегодня и варежки с пятеркой померещились поэтому?

- Нет, я тогда уже ощущал в кармане тысячу шестьсот сорок восемь эр,сказал я,- Ты бы не смогла взять у меня немного?

- Зачем они мне?

- Мало ли! Плащ себе купишь,- подсказал я.

- А дома что скажу, где взяла деньги?

- Выиграла, мол, по лотерейному билету. Или нашла в магазине.

- Не болтай.

- Вот видишь! - сказал я.

- Ты бы лучше приобрел себе диван... Эта твоя несчастная раскладушка...- отчаянно проговорила Ирена. Я поцеловал ее, и мы опять посидели молча и спаянно. Потом я купил в аэропортовском книжном киоске три номера журнала со своими "Альбатросами" и несколько газет,- в них мы завернули бутылки: Ирена согласилась передать их от меня вместе с журналом Владимиру Юрьевичу, так внушительно объяснившему в свое время Вере-ванне, чем пахнет очищенная от коры ореховая палка и третья бутылка шампанского...

В город мы вернулись на автобусе. По мнению Ирены, я мог не являться в издательство, так как до конца рабочего дня осталось полтора часа.

К Диброву я не пошел. Другое дело, если бы он вызвал меня для объяснения сам. А так... Он ведь тоже в рабочее время направлялся в кафе! Зачем же нам было смущать друг друга? Недаром же он "не узнал" меня?

То, что директор издательства мог появиться в аэропорту по уважительному делу - провожал или встречал, скажем, кого-то,- я не хотел предполагать. Мне было удобней думать, что он очутился там по сугубо личному поводу, как и я сам.