Я выпил один, без нее, а после мне понадобилось обрезать края у ломтиков сыра и переставить с места на место тарелки с разной едой. Вообще на столе было ненужно тесно. Ирена оцепенело смотрела на свой невыпитый бокал,- на дне его зарождались и нескончаемо струились и струились бурунчики солнечных росинок, и черт знает откуда их столько там бралось! Мы помолчали некоторое время еще, потом Ирена подозвала официантку, и я заплатил по счету.
Если б нам не встретился тогда Дибров, я бы не сказал Ирене, что произошло со мной за столом, когда она смотрела на свой кипящий бокал и ждала от меня утешения и защиты: она показалась мне в ту минуту мизерной, злой и... старой. Помимо Волобуя, за которого непостижимо по каким законам вступилось все мое существо без спроса у меня, я с отвращением подумал почему-то об украденном ею блине и снова, как в тот раз осенью, не смог постичь, как он уместился на ее голове! Мы вышли из кафе порознь, потому что я решил забрать с собой шоколад и обе непочатые бутылки шампанского. Ирена успела одеться и спускалась по лестнице,- кафе было на втором этаже. Я подал гардеробщику номерок и юбилейный рубль, и он помог мне надеть куртку. Между прочим, в виде "чаевых" металлический рубль, оказывается, вручать свободней и проще, чем бумажный, и принимать его тоже, наверно, удобней,- во всяком случае, мы с гардеробщиком простились с обоюдным удовольствием друг от друга. Диброва я заметил с площадки, когда повернул на нижний марш лестницы,- он поднимался в кафе, и с ним был высокий смуглый мужчина в узорных 205иркутских мокасинах и оленьей дохе. Они только что разминулись с Иреной, и я видел, как Дибров поклонился ей энергично и вежливо. У меня мелькнула мысль побежать назад и зайти в туалет, но наверху был гардеробщик, с которым я так представительно расстался. Когда мы сошлись, Дибров вскользь и рассеянно взглянул на меня и отвернулся, но я все же успел поклониться ему энергично и вежливо. Он не ответил и прошел мимо. Он вообще, как мне показалось, не узнал меня в моем не виданном им берете с помпоном, с бутылками шампанского, которое я нес на сгибах локтей, под грудью, как держат котят, кто их любит.
Ирена стояла внизу и насмешливо смотрела, как я спускался по лестнице.
- Все равно что в бездарной книжке для завязки конфликта,- сказала она о встрече с Дибровым.- Ты с ним поздоровался?
Она не проявила ни смущения, ни растерянности, но на всякий случай я заверил ее, что он меня не узнал.
- Потому что ты так картинно держишь бутылки?
Я не видел причин для оптимизма и сказал ей об этом.
- Ничего нам не будет. Надо только объяснить ему, по какому случаю мы оказались тут в рабочее время. Занеси ему завтра журнал, он уже появился в киосках. А об остальном Дибров знает,- сказала Ирена.
- О чем он знает? - спросил я.
- Ну о нас, господи!
Я ничего не понял. Бутылки оттягивали руки, и стоять у лестницы было неудобно и небезопасно: Дибров мог не задержаться долго в кафе. Мы прошли через вестибюль в зал ожидания, где почти никого не было, и сели там в углу на деревянный диван с высокой сплошной спинкой. В окно нам был виден аэродром.
- Понимаешь, я не хотела говорить тебе... Нас тогда застал Певнев и доложил Диброву,- сказала Ирена.
- О том, что мы целовались?
- Да. Мне проболталась Вера.
- А ей кто сообщил?
- Тоже Певнев. Он ее заместитель по месткому.
- Зачем ему понадобилось доносить Диброву? - спросил я.
- Певнев... холостой,- сквозь зубы проговорила Ирена.
- Так что же из того?
- Он всю жизнь холостой. Ему нельзя иначе... Ну что ты так на меня смотришь?
- И поэтому ему не по силам видеть тех, кто целуется? Опарыш из общественной уборной! - сказал я. Ирена подозрительно поинтересовалась, что это такое, и я пристойно объяснил.
- Фу, какая гадость! - брезгливо сказала она.- А знаешь, как Вера произносит теперь твою фамилию? Ержун.
- Понятно,- сказал я.- Но почему ты решила, что Дибров станет нам покровительствовать?
- Дело не в покровительстве. Таким эгоцентричным людям, как Дибров, приятно сознавать, что поддержка избранных уравновешивает презрение множества, понимаешь?.. Хочешь знать, что он мне очень нравился? До тебя.
- Ты шалава! - задето сказал я.
- А ты Ержун!.. Может, объяснишь, что с тобой случилось в кафе? Все продолжаешь ревновать?
Я не смог ей солгать и только утаил, что подумал о блине: как он уместился на макушке ее головы.
- Глупый,- пораженно сказала Ирена,- ты все воображаешь, что я оттуда, с неба,- показала она на потолок,- а я земная. И живая... И люблю тебя вполне по-бабски. Но я не уйду оттуда сама. Мне это не по силам... Поэтому временами я начинаю придумывать и хотеть для своего освобождения от него такое, что у тебя волосы встанут дыбом, если рассказать! А ты, конечно, лучше меня... Ты ж не только из-за мужской солидарности вступился за него, ты просто благородный и добрый...
- Черта лысого! - сказал я с беспощадностью к себе.- Я хуже тебя в тысячу раз! Одно время я легко мог стать преступником...
- Не болтай,- беспокойно перебила Ирена.- Как это могло быть? Что ты хотел с ним сделать?