- Я неважно себя чувствую и боюсь не дойти домой,- пожаловался я.
- А как же быть, Николай Гордеевич? Я сдаю на этой неделе вашу рукопись. Вы когда уезжаете? - спросила Ирена.
- Я буду сидеть тут за пальмой,- сказал я.
- А прислать вставки с кем-нибудь не сможете?.. Ну что же делать. Тогда я подъеду минут через пятнадцать сама. Адрес ваш у меня есть...
Я прошел за пальму и стал смотреть в окно. Боль в затылке и миражные светляки не пропадали, и я вспомнил Бориса Рафаиловича и тетю Маню и подумал, что им купить. Потом я увидел Ирену. Она перебегала улицу прямо напротив почты, расставив руки, как бегают дети по льду. Шапка на ней сидела набекрень, и на руках были белые варежки.
- Что с тобой? - спросила она, когда зашла ко мне за пальму. Варежки ее были такие же, что лежали в телефонной кабине. Такие же самые.- Что случилось? Тебе плохо?
- Да нет. Уже нет,- сказал я.- Просто мне не удалось преодолеть звуковой барьер.
- Какой барьер? О чем ты говоришь?
- О своем авторстве,- сказал я,- высота и скорость оказались большими, а голова маленькой. Не вынесла...
- Глупости! Ты просто устал... хочешь, посидим где-нибудь в кафе? Днем там, наверно, бывает пусто.
- У меня дома новогодний подарок тебе. Может, заберешь? - сказал я.
- Не хитри,- поморщилась Ирена.
- Кукла-неваляшка и духи. С тридцать первого декабря лежат.
- Почему же ты молчал все время?
- Все стоило около четырех рублей, но сегодня мне не стыдно подарить тебе это,- признался я.
- Потому, что имеешь возможность купить подарок подороже?
Я снял с ее левой руки варежку и заглянул внутрь. Там лежал автобусный билет и пятерка. Телефонная кабина плохо проглядывалась из-за пальмы, и я сходил к кабине, но ничего там не обнаружил.
- Ты в телепатию веришь? - спросил я и рассказал о варежках.
- Пойдем домой, я провожу тебя,- беспокойно сказала Ирена.
- Думаешь, я спятил? Я видел варежки так же отчетливо, как вижу сейчас тебя,- сказал я.
- Ну и ладно, и пусть!
- Но я же их трогал,- сказал я.- И билет видел. И пятерку!
- Когда ты звонил, у меня не было ни билета, ни пятерки. Ее принес Владимир Юрьевич перед моим уходом, когда я уже оделась. Пойдем, пожалуйста, домой!
На улице Ирена приказала мне идти впереди, и, когда возле гастрономических магазинов я задерживался и оглядывался на нее, она стопорила шаг и тоже оглядывалась назад.
Мы впервые были у меня дома вместе. Ирена сняла варежки и шапку, а шубу запахнула на себе как перед дальней дорогой, и я не стал просить ее раздеться и сам не снял куртку. Кукла и духи стояли на откинутой крышке секретера возле свечек, и Ирена прошла туда мимо незаправленной раскладушки как по обрыву над пропастью.
- Больше у меня ничего нет,- сказал я ей вдогон. Я имел в виду не только духи и куклу. Кроме халы и растворимого кофе, дома ничего не было из еды.- Может, мне все-таки сбегать в магазин за чем-нибудь?
- Нет-нет! Я тороплюсь на работу,- не глядя на меня, жестко ответила Ирена. Тогда я сообщил ей, сколько получил денег. Она нервно толкнула куклу, и та прозвонила печально и чисто.- Ты в самом деле... почувствовал себя на почте плохо?
- Ничего я не почувствовал! - сказал я.- И ты тоже с некоторых пор ничего не чувствуешь! Наладились дома отношения с нового года?
Она как под хлыстом обернулась ко мне.
- Я лучше уйду! А то мы сейчас поссоримся...
Я знал свою способность к мгновенному саморазорению и к оскорблению того свято-заветного, чему в эту секунду безгласно кричишь-каешься в своей преданности и любви. Я знал за собой эту темную и беспощадную силу слабости и, чтобы не дать ей обрушиться на Ирену, сказал, что я детприемовский подонок, что у меня ничего не болело и не болит и о варежках я наврал с умыслом, чтоб заманить ее на Гагаринскую.
- Вот! - сказал я.- Нравится?
- Не болтай! - заступнически сказала Ирена издали.- Ты все это придумал на себя сейчас! Я же вижу... Глупый! Пойдем, пожалуйста, отсюда. Нам нельзя тут быть. Мы тут чужие...
- Куда мы пойдем? В издательство?
- Поедем к себе в лес.
- Он же не вездеход,- сказал я о "Росинанте".
- А может, тот человек опять там окажется с трактором.
- Это был грейдер,- сказал я.- И что тот человек подумает о нас? Тебе же это не безразлично, правда?
- Совершенно безразлично. Важно, что я сама подумаю о себе и о тебе.
Это не совсем соответствовало правде, но я не стал перечить. Духи Ирена забрала, а куклу оставила, так как ее некуда было спрятать, да и звонила она не всегда кстати...