Вот так барабанщик!

Любят птицы и животные не меньше человека ласку, доброе слово. Это Грахов отлично знал с мальчишеских лет. Он часами не отходил от вороненка, учил его уму-разуму. И Крыл так привык к хозяину, что не мог и дня без него обойтись. Сопровождал хозяина в пути, — то садился ему доверчиво на плечо, то с веселым карканьем взмывал вверх.

…Мы уже возвращаемся обратно в Очёр, а Грахов без устали говорит и говорит о своем пернатом друге:

— А сейчас послушайте, как ворон гонял зайца. Это было осенью. Пошел я на охоту и Крыла с собой взял. Бреду осторожно по узкой лесной тропе, а ворон надо мной кружится — не отстает. Вот выбежал на опушку чем-то напуганный заяц-русак. Встал на длинные задние лапы, огляделся кругом, меня увидел — стриганул к кустарнику. А Крыл — за ним! Загнал он зайца под куст своим карканьем, низко кружится над кустарником, как бы дожидается, когда подойду. Русак, видимо, так испугался крика большой черной птицы, что подпустил меня к себе совсем близко. Выстрел — и добыча в сумке!..

— А вот еще один случай, — помолчав, продолжает Грахов, — я только что с ночной смены вернулся, устал крепко. Съел ломоть хлеба с огурцом, прилег на кровать. Задремал… Вдруг слышу: во дворе кто-то тревожно кричит. Вскакиваю… Что такое? Никак, моего Крыла кто потревожил? Из осторожности свет не зажигаю, подхожу к окну и вижу: две тени мелькают, мечутся (луна в ту ночь ярко светила). Мысль мелькнула: «Воры!» Хватаю ружье со стены — и в сенцы. Торопился так, что кадушку с водой опрокинул…

А Крыл кричит, будто торопит меня. Распахнул я двери — слышу человеческий возглас и хриплый, какой-то странный крик моего Крыла. Выскакиваю на крыльцо и стреляю для устрашения вверх.

Слышу, хлопнула калитка и — тишина: исчезли ночные «гости». Смотрю — где мой Крыл? А он под навесом, у сарая лежит. Воры, видать, хотели моего приятеля придушить, чтоб не кричал лишку. С большим трудом выходил я ворона. И, как видите, летает себе, жив-здоров. А надо вам сказать, что мой Крыл, когда меня рядом нет, встречает посторонних людей неласково, сердито кружится над ними и даже, бывает, долбит их клювом. Вот и зашумел, когда чужие люди во дворе появились… Не испугался, значит, не струсил. Храброе сердце у Крыла!

Василий Николаевич задумчиво взглянул вверх.

— Крыл! Крыл! Сюда-а-а!

Ворон приблизился к земле и снова доверчиво уселся на плечо хозяина.

— Ишь ты… волшебная птица! — восхищенно произнес кто-то из ребят.

…Но вот и бревенчатый домик охотника. Пора расходиться по домам: темнота медленно окутывает сонную землю; накрапывает мирный дождик…

Над нами лениво, точно в полусне, кружится пернатый друг охотника. Совсем неожиданно Крыл уселся на плечо Василию Николаевичу, и мы впервые услышали внятно сказанное слово, вылетевшее из птичьего клюва: «Крылушка!» Мы шумно захлопали в ладоши, а старый охотник, широко улыбаясь (в темноте было видно, как блеснули его крепкие белые зубы), достал из кармана коробок спичек и пачку «Севера». Протягивая папиросы своему другу, Василий Николаевич сказал:

— Ну-ка, дорогой Крылушка, угости меня папиросочкой, да и про спички не забудь…

Черный ворон, склонив гладкую голову на бок, осторожно, словно боясь поломать папиросу, вытягивает ее из пачки клювом и отдает хозяину, а потом достает из коробка спичку — только одну спичку!..

— Спасибо, Крыл! — улыбается Василий Николаевич и весело подмигивает изумленным попутчикам…

ОТВАЖНЫЙ КОТ КУЗЬМА

…На пологом берегу ровного, как зеркало, очёрского пруда важно восседает большущий рыжий кот Кузьма. Он хмуро поводит длинными усами и смотрит вдаль.

— Кузьма!

Кот лениво поворачивает в мою сторону лобастую голову, но туловище остается совершенно неподвижным.

— Здравствуй, Кузя! Хозяина поджидаешь? Ну, давай лапу, поздороваемся!

Кот, не поворачивая лобастой головы, не отрывая от противоположного берега зеленых, огромных, как у филина, глаз, медленно, точно нехотя, подает мне свою широкую когтистую лапу. Едва слышное мурлыканье свидетельствует о том, что он рад моему приходу.

Вдали показалась быстро плывущая лодка. Это возвращается с очередной рыбалки приятель Виктор Степанович — хозяин Кузьмы.

Кот, завидя лодку, мгновенно преображается: куда девались сонливость, вялость! Подняв хвост трубой, Кузьма бросается к воде и призывно трубит — мяукает.

Не доезжая до берега метра два-три, Виктор Степанович восклицает:

— Привет, друзья! — И, стоя в лодке во весь рост, машет пожелтевшей от солнца соломенной шляпой.

Затем Виктор Степанович командует:

— Кузьма! Ко мне, да поживей!

Выхватив из ведра рыбину, мой приятель, словно играя, помахивает ею над головой и продолжает звать кота.

А Кузьма, мурлыкая и выгибая спину, облизывается, жадно поглядывая на трепещущего в руке хозяина солидного красноперого окуня.

— Кузьма! Ну, плыви же! Кому говорю! — громко зовет Виктор Степанович.

Кот минуту-две кружит по берегу, видимо, не решаясь войти в воду. Однако острое желание отведать свежей рыбки гонит его вперед.