Вот так барабанщик!

— Как быть, Вася? — спросил Минька, шмыгая носом. Это он всегда так делал, когда ему было кого-то очень жалко…

— А знаешь что, — сообразил я, — давай позовем Галку. Вылечит она птицу: ведь мать-то у нее врач.

Минька обрадовался:

— Давай, давай! Дуй за Галкой!

И я помчался к дому, где жила Галка.

Но мне не повезло: Галка стояла в углу и хныкала. Плечики ее подпрыгивали.

Галкина мать подмигнула мне: молчи, мол. Я мотнул головой и уселся на стул.

— Ма-ам, а ма-а-ам, — хныкала Галка, — больше не буду-у-у…

— Что не будешь? — спросила мать, помешивая ложкой в кастрюле.

— Переса-а-лива-ать суп не бу-у-уду-у…

Мне почему-то показалось, что врачиха не очень уж сердится на свою дочку, и я прошептал:

— Тетя Варя, я к Галке. Дело к ней срочное.

Врачиха рассмеялась:

— Ну ладно, повариха моя, кончай слезы лить, видишь — к тебе тут дело неотложное…

— Что? Что? Какое дело? — Галка с визгом запрыгала на одной ножке. Но как меня увидела, сразу напыжилась вся, важной такой стала, что просто смех. Я чуть не фыркнул, да о деле вспомнил, схватил Галку за руку:

— Пойдем скорей, там птица мучается…

— Какая птица? — насторожилась Галкина мать.

А когда я ей все объяснил, она сказала:

— Только не забудьте взять бинт и стрептоцидовую мазь. Они вон там, в аптечке…

Галка с важным видом, совсем как взаправдашний доктор, осторожно смазала место перелома желтой мазью и ловко перевязала лапку бинтом. А мы помогали — Минька держал голубя, а я бинт разматывал.

Раненую птицу поместили в плетеную корзинку из-под белья и поставили ее в чулан, в Галкином доме.

Как-то, увидев Архипа, Галка не на шутку рассердилась:

— Уберите, говорю вам, подальше этого злюку! — И, схватив коромысло, замахнулась на Архипа. Кот сердито заурчал и нырнул в подполье…

Дней через двадцать наш голубь выздоровел. Галка сняла с его лапки бинт, и голубь затопал по полу. Правда, он чуть-чуть припадал на правую сторону, будто косолапил. Галка тяжело вздохнула, а Минька ее успокоил:

— Ничего, это он с отвычки — давно ведь не гулял.

Голубь взлетел на подоконник. Я открыл окно. Голубь минуту сидел неподвижно. Потом повернулся в нашу сторону, словно попрощаться захотел, и взмахнул сизыми крыльями. На правой лапке я увидел красную ленточку.

— Чтоб от других голубей отличить, — грустно объяснила Галка и протянула голубю руку. Птица уселась на ладонь, а через секунду взмыла вверх, к солнышку.

Галка молча закрыла окно.

А через неделю я опять прибежал за Галкой — курица наша, наседка, что-то заглотала. Хрипит, дышит тяжело-тяжело, глаза закрывает, лапами о землю бьет… Даже петухи со страху разбежались кто куда.

— Подавилась, говоришь? — переспросила меня Галка. И на минутку задумалась. Потом бросилась к аптечке. В руке блеснуло что-то похожее на ножницы…

Минька в это время был в пионерлагере, и мне одному пришлось помогать Галке. Я крепко держал птицу в коленях, а Галка молча делала операцию. Она широко раздвинула пальцами клюв курицы и ловко всунула туда блестящий пинцетик. Птица лежала у меня на коленях, будто неживая. И тут я увидел на Галкиной ладони картофелину. Я даже не успел разглядеть, как это она так быстро достала ее из куриного горлышка! Ну, точно фокусник какой!..

А курица как ни в чем не бывало разгуливает себе по двору, кудахчет, сзывая цыплят.

А Галка стала хохотать и скакать на одной ножке, будто клад богатый нашла!.. Но когда моя мать позвала Галку чай пить, она напыжилась, заважничала, сложила губы бантиком:

— Спасибо, мне недосуг…

И убежала.

А на нашей улице Галку здорово уважать стали. Еще бы! Она вылечила петуха, которому в драке другие забияки поранили пышный красивый гребень. А потом Галка выходила стриженка, который из гнезда выпал. А еще Галка, как люди говорят, поставила на ноги гуся. Он наглотался какой-то гадости и от этого три дня на пищу даже не глядел. Галка пошепталась о чем-то со своей матерью и влила в горло гусю какую-то темную жидкость. А на второй день после этого гусь весело загоготал.

Я слышал, как мой отец сказал матери, что «врачихина дочка Галка — весьма способный человек, и это у нее от природы». Но вот какой случай недавно вышел. Зима лютая была. Птицы и те на лету гибли. Даже воробьям, на что уж они морозов не боятся, крепко досталось.

Как-то бежал я из школы домой и заметил на тропе серый комочек. Нагнулся: воробей! Глазки закрыл, лапки вытянул. Стал я его своим дыханием согревать, а потом сунул в рукавицу и побежал.

Отогрелся воробей, ожил немного, но весь какой-то невеселый, нахохленный, зернышки не склевывает, воду не пьет. И помчался я к Галке.

— Лечи, — говорю, — воробья.

Но Галка заартачилась:

— Стану я каких-то воробьев лечить!

— Не каких-то, а одного воробьишку, заболел он, знаешь, сам не свой…

— А какой он, твой воробей?

— Да самый обыкновенный, — говорю, — серый, только больной он.

А в эту минуту как раз Галкина мать в комнату вошла…

— Куда вы, друзья-приятели? — спрашивает.

— Воробей страшно заболел, — отвечает Галка. — Да я быстро.

У Галки мать, скажу вам, понятливая, сразу сообразила, что дело-то необычное:

— Ну, раз воробей заболел, лечить надо. Ступайте.