В зале и на сцене воцарилось молчание. Онегин хладнокровно наводил оружие.
— Я вас спрашиваю, а вы не отвечаете! — с отчаянием воскликнул Ленский.— Тогда я отвечу сам.
И он выстрелил в Онегина. Он выстрелил в него, подошел, наклонился, пощупал пульс.
— Готов,— сказал Ленский.— Можно продолжать, товарищ дирижер. Немного волнуюсь, но ноты помню.
Но тут на сцену выбежали директор, председатель месткома, Татьяна, Ольга, Гремин, Трике и хор девушек.
— Володя! — сердито сказал председатель месткома.— Как вы могли на такое пойти, если по воле авторов ваша роль кончается именно на этом месте! Начиная с этой минуты вам надо выплачивать сверхурочные, но имейте в виду, профсоюз на это не пойдет.
— Мало ли что кончается! — запальчиво возразил Ленский.— А я, может, не наигрался. Я жить хочу, работать, учиться, быть полезным людям. Я стихи пишу. Из меня, может, второй Пушкин получится. И потом, я юный, честный, порывистый. А он был пустым и надменным, и пользы от него общественному прогрессу — как от козла молока. Он и любить-то по-настоящему не умел — спросите у женщин.
— Володенька, Володенька, люби, пока молоденький! — спел хор девушек и покраснел.
— Нет,— задумчиво сказал директор, склоняясь над бездыханным Онегиным,— не так надо работать с кадрами. А может быть, и так. Уберите.
Хор девушек унес Онегина.
— А я его понимаю,— вдруг сказала Татьяна.— Нравится мне этот порывистый юноша.
— А я не понимаю,— сказала Ольга.— Я привыкла замыкаться в своем горе. В этом горе я нашла свое счастье. Я не одобряю твоего поведения, Владимир.
— И не одобряй,— презрительно ответил Ленский.— Вот возьму и на Татьяне женюсь.
— Это уж слишком! — запротестовал дирижер.— У меня на такие номера музыки нет.
— Жизнь неодолима,— вежливо заметил Трике.— Что поделаешь, где-то мы проморгали нашу молодежь.
— Женись, женись на Татьяне! — закричала публика. Но, конечно, не вся, а наиболее малокультурная.
— Подождите,— возмутился генерал Гремин.— А мне как прикажете? Вызываю вас, молодой человек, на дуэль.
— Принимаю ваш вызов,— гордо ответил Ленский.
Их развели, и генерал, опытный военный, прихлопнул Ленского, как муху, не целясь.
Дирижер обрадовался и дал знак играть последнюю картину.
Татьяна быстренько вышла замуж за Гремина, зашумел великолепный бал, и все начало помаленьку устраиваться.
А тут еще и Онегин появился. Он сказал:
— Хорошенький бы я был заслуженный артист, если бы из-за такого пустяка, как преждевременная смерть, пропустил свой выход. Тем более что местком согласен оплатить мою гибель как производственную травму.
Критик Дежурин, ведя меня знакомиться с известным романистом Нимурмуровым, говорил:
— Удивительный человечище! Но если захочешь дружить, придется терпеть одну его странность.
Нимурмурова мы застали во главе небольшого домашнего застолья.
— Опаздываете, други,— заметил он нам.— А мы деда Степана на пенсию провожаем. Прошу к столу.
С недоумением разглядывал я собравшихся: никак не мог догадаться, кто здесь дед Степан. На мой взгляд, мужчин пенсионного возраста за столом не было.
— Где же он, дед-то? — тихо спросил я у Дежурина.
Чуткое ухо Нимурмурова уловило мой вопрос. Писатель вышел в соседнюю комнату — его кабинет — и вернулся с толстой рукописью:
— Тут он, мой пенсионер, в последней, восемнадцатой главе первой части.
— Первая часть будущей трилогии «Устои вековые»,— уточнил Дежурин и провозгласил: — Здоровье деда Степана!
Все дружно поддержали.
— Мне мои герои роднее семьи,— сказал Нимурмуров.— Хочешь со мной дружить — присоединяйся.
Приобрести дружбу известного романиста показалось мне лестным, и я заверил, что присоединюсь. Это нас сразу сблизило. Нимурмуров окончательно перешел на «ты» и потребовал, чтобы я сегодня же, сейчас же начал читать «Устои вековые».
Гости разошлись, Нимурмуров удалился в кабинет, и оттуда раздался треск пишущей машинки, а я раскрыл роман. К своему стыду, среди ночи я уснул прямо над рукописью.
Нимурмуров разбудил меня на рассвете:
— Дрыхнешь? А у меня неприятность. Прораб Семенов напился.
— Что с ним?
— Девушка его бросила. Любил крепко. Он у меня практически непьющий. Но, сам понимаешь, стрессовая ситуация. Эх, Семенов, Семенов! Ведь увольнять тебя надо по всем правилам. А как я без тебя стройку продолжу? Давай завязывай, выходи на работу — может, товарищи простят.
Полусонное состояние в шесть утра помогло и мне ощутить среди нас физическое присутствие прораба Семенова.
— Завязывай, Семенов,— поддержал я автора.— А Нимурмуров тебя не оставит.
— Чудак ты, Семенов,— укорил писатель.— Я в следующей главе девушек на стройку привезу, комсомолок рязанских, и подберем тебе сударушку лучше прежней, клянусь!
Домой я уходил, глубоко очарованный любовью писателя к своим персонажам.
Примерно через неделю, под вечер, Нимурмуров позвонил:
— Немедленно приезжай! Колоссальное событие! Люська Кандаурова родила!!!