Вот в чем фокус

—   Погоди... Какая Люська? — По численности насе­ления роман был соизмерим с небольшим райцентром, и это, я полагал, должно было извинить мою забыв­чивость.

—   Внучка деда Степана! Та самая, которую в третьей главе крепко обидел заезжий адвокат Суньчевский, а потом еще никак не мог выкорчевать ее юный образ из своего развратного сознания. Вспомнил? Которую предместкома из петли выдернул в последний момент... И вот — родила!

—   Поздравляю. Мальчик, девочка?

—   Мальчик. Четыре кило. Богатырь! Решили назвать Ильей.

—   Хорошее имя...— Я помялся, но любопытство пре­возмогло.— А от кого мальчик?

—   А вот угадай.

—   Неужели от Суньчевского? Ну и подлец!

—   Если бы от него — стал бы я радоваться? Думай.

—   От Семенова?

—   Нет.

—   От предместкома?

—   Да нет же.

—   Постой... А не от этого... который в седьмой главе застал ее на купанье в уединенном месте, где река Золотырка петляет меж высоких дубрав?

—   Нет, нет, нет. Ни за что не угадаешь! Да ты с ним еще не знаком. Помнишь, в четырнадцатой главе на стройку приезжает из областного центра умная кра­сивая Женя Суховей? Я ее сначала хотел за Семенова отдать, познакомил. Но что-то у них не заладилось. Как ни крутил, вижу: полюбить ей тут некого... И осе­нило свыше! Переделал ее в мужчину. Все осталось: и Женя, и Суховей, и ум, и красота, только теперь это мужской ум и мужская красота. Люська Кандаурова как его увидела, так и запала... В общем, приезжай, а то обижусь. Радость-то какая!

В подарок новорожденному я привез пачку отлич­ной финской бумаги. Нимурмуров погладил листы и сказал:

—   Что ж, как раз на первые детские впечатления Илюшки. Благодарю. Ну... давай. За Илью-богатыря, за его счастливую мать. Люська еще в роддоме, но при­слала записку: чувствует себя хорошо, обещает главе так к двадцать третьей родить дочку. За это!

Немало радостных событий отметили мы с Нимурмуровым. В прологе третьей части проводили в зарубеж­ную поездку доярку тетю Глашу, а через несколько глав поздравили ее с благополучным возвращением. По достоинству отметили сдачу нового цеха на стройке — с первого предъявления и с высоким качеством монтаж­ных и отделочных работ. На свадьбе прораба Семенова, нашедшего свою сударушку, Нимурмуров под крики «Горько!» горячо целовал пухлую рукопись и долго не мог оторваться. А какая была радость, когда колхоз деда Степана впервые за много лет полностью рассчи­тался с государством по зерну, молоку, мясу и настригу шерсти!

Потом наши встречи прекратились: Нимурмуров при­ступил к финалу трилогии.

...Звонок разбудил меня среди ночи:

—   Немедленно приезжай.— Голос Нимурмурова был страшен.— Умер дед Степан.

Я ахнул.

—   Как?! Когда?

—   Только что, в тридцать седьмой главе... Еще буквально за три страницы до этого вышел вместе со всеми на косьбу, махал косой, как молоденький. И вот, на шестьсот восемнадцатой странице...— Нимурмуров зарыдал в телефон.

Я поспешно оделся.

...Зеркала в квартире были занавешены. За столом сидела наша постоянная компания. На Нимурмурова было страшно глядеть: черные круги под глазами, при­куривает одну папиросу от другой.

—   Скажи ты,— велел мне Дежурин.— Все уже го­ворили.

—   Дед Степан, кто бы мог подумать...— Я почув­ствовал, как подступают слезы.— Помните, в первой части цыганка нагадала ему сто лет. Надо же, каких-то полгода не дожил. Вечная тебе память, дед Степан. Осиротели твои сыновья и дочери, внуки и правнуки, и никогда уж славный богатырь Илья...

—  А-а-а...— простонал Нимурмуров.— Молчи! Не могу! Не могу!!!

Он убежал в кабинет, и через несколько мгновений оттуда донеслось как бы потрескивание валежника под ногами бегущего по заповедному бору: заработала пишу­щая машина.

Вскоре Нимурмуров вбежал к нам, размахивая лист­ком. Он сиял. Круги под глазами исчезли.

—   Жив! — объявил он.— Жив дед Степан! Это ты его спас.— Он поклонился мне в пояс.— Вот как только вспомнил ты Илюшку, молнией во мне сверкнуло: кто? Кто?! Подрастет парень, в город потянется... Кто ему объяснит извечный его крестьянский долг? Кто, кроме прадеда? Некому более. Нет, не ушел от нас Степан, а сызнова вернулся к жизни! Я, сказал, еще поживу, мне еще охота понюхать первую борозду, которую про­ведет в полях Илюшкин трактор. А стало быть, други мои, трилогия продолжается, будет — тетралогия! Мы дружно воскликнули: — Здоровье деда Степана! Ура!!!

Валентину Матвеевичу Светловидову выпал отпуск зимой, и он проводил его в дачном домике, на своем участке в коллективном саду. В дни студенческих кани­кул к нему присоединился сын Сережа. Однажды Ва­лентин Матвеевич уехал по делам в город и вернулся радостно-возбужденным:

—   Знаешь, кого я в городе встретил? Борьку Круглова!

—   Ну и что? — снисходительно спросил Сережа, хоть и сразу понял, о ком речь. Он считал отца простова­тым и не в меру восторженным.

—   А то, что друг моего детства Борька Круглов — не кто иной, как известный спортивный комментатор Борис Николаевич Круглов!

—   Слыхали... Ну и что он, Круглов? Зазнался?

—   Нет! Разговаривает, правда, как-то... необычно. Но сам понимаешь — профессия.