Вовенарг

В страсти к физическим упражнениям есть отрада равно для тела и для души. Чувства ублажает телесная деятельность, скачка верхом, шум охоты, разносящийся по лесу; душа радуется восприимчивости чувств, силе и ловкости членов и т. д. На взгляд философа, погруженного в размышление у себя в кабинете, подобного рода блаженство — пустое ребячество, но кто ж захваченный вихрем этих упражнений занимается исследованием собственных глубин! Изучая людей, мы то и дело наталкиваемся на истины, для нас унизительные, но неоспоримые.

Вот перед вами душа рыболова: она как бы отделилась от тела и преследует рыбу под водой, подталкивая ее к сети, зажатой у него в руке. Мыслимо ли поверить, что эта душа вне себя от восторга при виде поражения несчастной рыбины и ликует, забравшись в сеть! Однако, именно так оно и происходит.

Вельможа, охотясь, предпочитает подбить оленя, а не ласточку. Почему? Ласточку видит каждый.

ОБ ОТЦОВСКОЙ ЛЮБВИ

Отцовская любовь ничем не отличается от любви к самому себе. Ребенок всем обязан родителям, происходит и зависит от них, существует только с их помощью, они связаны с ним крепчайшей в мире связью.

Поэтому представление отца о себе неотрывно от представления о сыне, разве что последний каким-нибудь своим свойством противоречит этому представлению; но чем больше раздражает отца помянутое противоречие, чем больше оно его печалит, тем несомненнее становится правота моего утверждения.

О ЛЮБВИ СЫНОВНЕЙ И БРАТСКОЙ

Поскольку дети не имеют права посягать на волю отцов, меж тем как их собственная воля находится в полном подчинении, они начинают чувствовать себя существами особыми, им не свойственно самолюбие, ибо оно не может существовать бок о бок с чувством зависимости. Это бесспорная истина, и она объясняет, почему отцы любят детей более горячо и нежно, чем дети отцов; столь щекотливое обстоятельство породило соответствующие законы. Они призваны оберегать отцов от неблагодарности детей, тогда как сама природа достаточный залог того, что отцы не станут злоупотреблять законами; справедливость требует обеспечить старость такими же заботами, какими была окружена беспомощность младенчества.

У детей с хорошими задатками признательность проявляется раньше, чем они осознают веление долга. У кого здравая натура, тому свойственно отвечать любовью на любовь и опеку, а привычка к само собой разумеющейся зависимости притупляет ощущение этой зависимости; однако, чтобы стать хорошим отцом, достаточно быть просто человеком, а вот дурной человек почти никогда не бывает хорошим сыном.

Ну, а если мне скажут, что я неправ и все дело тут в родственных чувствах, в голосе крови, пусть в таком случае объяснят, почему этот голос громче звучит в отцах, нежели в детях; почему родственные чувства хиреют по мере того, как уменьшается зависимость; почему братья из-за самых пустяковых причин начинают ненавидеть друг друга и т. д.

А что по существу образует ядро братской приязни? Общее состояние, имя, происхождение, воспитание, иногда сходство характеров; наконец, привычка братьев считать, что они неотделимы друг от друга и составляют вместе единое целое.

О ПРИЯЗНИ К ЖИВОТНЫМ

В доброе отношение людей к некоторым домашним животным закрадывается порою оттенок лести самим себе. Мне всегда казалось, что, сделавшись собственностью человека, животное ублажает его самолюбие; это звучит смехотворно, но к крайней моей досаде дело обстоит именно так: мы настолько ничтожны, что в самой жалкой своей собственности начинаем видеть самих себя. Попугаю мы приписываем мысли и чувства, воображаем, будто он любит нас, боится, ценит нашу ласку и т. д., вот и полны приязни к нему за этот перевес над ним. Поистине великое преимущество! Но таков человек.

О ПРИЯЗНИ ВООБЩЕ

Дружескую приязнь рождает несовершенство нашей сущности, а несовершенство самой этой приязни ведет к ее охлаждению.

Стоит нам остаться в одиночестве, как мы начинаем ощущать свою бренность, испытываем необходимость в поддержке, ищем товарища по склонностям, соучастника в наслаждениях и горестях, жаждем видеть рядом человека, чьими мыслями, чьим сердцем располагаем, и тогда дружба кажется нам сладчайшей радостью на свете; но стоит обрести эту столь желанную дружбу — и расположение нашего духа сразу меняется.

Когда мы издали глядим на что-то привлекательное, наши вожделения устремляются к этой цели, но стоит подойти к ней вплотную — и мы видим всю ее тщету. Далекая, она приковывала к себе нашу душу, достигнутая, уже не может ее удержать; точно так же и дружба заслоняет собою все, пока мы ее добиваемся, но, когда добьемся, уже не ограничивает нашего кругозора, потому что вопреки чаяниям не заполняет пустоты, оставляет место для других потребностей, которые занимают наш ум и влекут к другим благам.