Вовы больше нет или будни хирурга

Из всего составленного плана удалось сходу выполнить только первый пункт. Либермана окликнули в коридоре, как только он вышел из туалета. Это были родственники пациента Богомолова, который лечился в палате для инвалидов, сильно страдал маразмом и немножко травмой груди. По виду родственников не трудно было понять, что настрой у них боевой. В качестве родственников выступили дочка – дама лет пятидесяти, с виду нормальная, и внучка (дочкина дочка) – 18-20 – летняя анорексичка, все предложения начинавшая с фразы «Так, во-первых…».

Она и начала наступление.

«Так, во-первых», – вместо «здравствуйте» ее интересовало, «почему дедушку не лечат?». Потом: «Так, во-первых, почему не колят абезбаливающие?». – Потом: «Так, во-первых, почему я должна выносить судно – это функциональная обязанность санитарки». – И последнее: «Так, во-первых, почему дедушке не меняют второй день футболку, которая лежит в спортивной сумке под кроватью».

Либерман очень не любил такой формы обращения. Мысленно он представил, как ломает через колено позвоночник внучки пополам и потом выдавливает ей глаза. Но решил этого не делать, а съязвить в манере внучки, но потом и этого решил не делать. Поэтому, сдвинув брови, ответил: «Пациент получает все необходимые препараты, в том числе обезболивающие. Несмотря на это, перелом ребра – это и в молодом возрасте больно, а в 90- летнем – еще больнее. Судно выносить вы имеете полное право, ибо для вас и по вашей просьбе выписан пропуск по уходу за лежачим больным, но, если вы хотите, мы вам его заменим на обычный: с 17:00 до 19:00. У медперсонала нет привычки рыться в вещах пациентов, потому: принесли футболку – переоденьте дедушку». Дальнейшее продолжение бессмысленного разговора чувство голода Либермана сочло нецелесообразным и побудило его вежливо раскланяться. Недоуменные родственницы остались стоять в коридоре, переваривая услышанное и понимая, что с ходу конфликта с надеванием докторишки на вилы не получилось.

Либерман тем временем поставил банку с едой в микроволновку и устало плюхнулся на диван в ожидании разогрева пищи. В этот момент зазвонил телефон. Голос из телефона изрек: «Лёва, неси быстрее протокол, мне наркоту списывать нужно». Матерясь и чертыхаясь, Либерман решил быстро расправиться с протоколом и потом пожрать. До начала дежурства оставалось меньше часа.

Отнес протокол в реанимацию. На выходе столкнулся с Флягой. Фляга остановила Либермана и громогласно изрекла: «Я долго вас ждать буду? У меня пневмоторакс!».– Либерман, обоюдно недолюбливавший Флягу, произнес: «У вас или у пациента?» – «У пациента», – огрызнулась Фляга. – «Хорошо, пойдемте смотреть».

Как и предрекал Поляков, никакого пневмоторакса у пациента не оказалось. Либерман осмотрел его, посмотрел рентгенограммы, отписал все в истории болезни и собрался выйти из терапии. Навстречу вновь попалась Фляга.

– Ну, что, есть пневмоторакс, так?

– Нет там никакого пневмоторакса.

– Да? А почему он задыхается?

– Вам виднее, Вера Валентиновна. Но пневмоторакса у больного нет!

– Есть! Делайте диагностическую пункцию! Я настаиваю! Он умрет от пневмоторакса!

– Вера Валентиновна! Никаких признаков: ни прямых, ни косвенных, ни клинических, ни рентгенологических, вообще никаких – за пневмоторакс нет. И уж точно нет показаний для плевральной пункции. Я все написал в истории болезни. Так что разбирайтесь с причиной одышки.

– Это ужас какой – то! Вы почему игнорируете мои требования?!

Либерман быстро двинулся на выход из терапии. Еда! Открывая дверь ординаторской, он услышал звонящий телефон. Черт, что опять? Звонили из приемного отделения, что поступает травма груди. Спокойно выслушав, Либерман направил пациента на обследования, а сам дрожащими руками принялся накладывать картошку с мясом в тарелку. Быстро поев и запив чаем, он спустился в приемное отделение.

В приемном было сразу два пациента с направлением от травматолога из поликлиники №27. Травматолог Цыпочкин был широко известен в городе своей манерой всех обратившихся к нему пациентов переправлять в стационары с разными «стационарными диагнозами». Например, пациентам с ушибом груди он выставлял диагноз множественные переломы ребер, осложненные гемопневмотораксом, и направлял в стационар. Результатом такой работы становились бессмысленные обследования в стационаре и потеря времени для врача и для больного. Когда Цыпочкина начинали прессовать за спихивание пациентов, он гордо заявлял, что делает это для блага больного, так как лучше перебдеть, чем недобдеть. В итоге оба пациента, направленные Цыпочкиным, пошли домой, потеряв, как и Либерман, почти час жизни напрасно.

Дежурство шло своим чередом, а на улице стояло лето. В перерыве между пациентами Либерман выходил через приемное отделение на улицу покурить. Жары уже не было. Вечерело. Мимо больницы шли куда-то люди. У них своя жизнь. Кто-то шел домой, кто-то в гости, кто-то по магазинам. Либерман вдруг почувствовал себя аквариумной рыбкой. Он рыбка, а больница большой аквариум, выставленный где-то в людном месте.