Вовы больше нет или будни хирурга

Шерстюк И.И. был грозен и могуч, с каменным лицом и пронизывающими синими глазами. Собакарь А.А. была дамой маленькой, худенькой, чрезмерно активной и разговаривала визгливым голосом, часто моргая или вообще с закрытыми глазами. Начмеды уселись, как и положено в президиуме, потому как им предстояло принимать отчеты дежурных врачей, потом направлять и руководить. Еще через минуту появился в президиуме профессор Фастаковский. Он был заведующим кафедрой факультетской хирургии и всегда сидел в президиуме рядом с начмедами.

Планерку открыл Шерстюк И.И., который сурово кинул свой взгляд в зал и процедил: «Пжлсссста отчитываемся».

Первым вышел на отчет дежурный администратор Блем Андрей Готфридович, заведующий отделением переливания крови. Отчет его был всегда исчерпывающе лаконичен – ночных проверок и рейдов не было, инцидентов не было, ничего не сгорело и не отвалилось, звонков с горячей линии не поступало, все накормлены и обслужены.

За дежурным администратором вышел отчитываться первый дежурант по хирургии Вова Коркин. Он взошел на трибуну, театрально бухнул толстую пачку с историями на кафедру, осмотрел зал и начал наиподробнейший отчет в эпилептоидной манере, докладывая все мельчайшие подробности, детали и обстоятельства. Его отчет всегда занимал не менее 15 минут, поэтому орлиный глаз Шерстюка начал тускнеть, а лицо стало еще более каменным к концу доклада. Далее один за другим выходили ответственные дежуранты по разным профилям и докладывали, докладывали, докладывали. Подошла очередь Либермана, который к середине планерки уже не думал про муху и находился состоянии анабиоза, однако, когда очередь дошла до него, адреналин сделал свое дело. В обмякшее тело пришли тахикардия, учащенное дыхание и легкий тремор конечностей. Либерман сгреб себя с кресла, вышел на трибуну и на одном дыхании отбарабанил про ночные обращения, операции, госпитализации и результаты многочисленных обследований в динамике у поступивших пациентов. Затем доложил о ночной смерти. Отчитавшись, Лёва вернулся на свое место и стал разглядывать затылки впереди сидящих коллег.

Планерка шла своим чередом, последним отчитывающимся врачом была дежурный терапевт по стационару – очень пышная, агрессивная и давно перезрелая дама с невообразимой прической типа «клумба из сена». Звали ее Вера Валентиновна Кадацкая, внутрибольничное прозвище Фляга, которое она получила на дне медработника, поразив всех способностью пить крепкие алкогольные напитки в неограниченных количествах. Почти окончив свое выступление, она повернулась вместе с кафедрой, за которой стояла, в сторону начмеда по терапии и с ехидцей в голосе стала рассказывать, как весь день и всю ночь напролет спасала от напряженного пневмоторакса пациента Дымочкина и никто из торакальных хирургов к ней на помощь не пришел. Рассказ был украшен пространными размышлениями о коллегиальности и медицинской этике, масках болезней, всевозможными небылицами и трогательными воспоминаниями. В итоге пациент, конечно, жив, но поведение Либермана ее глубоко возмущает.

Сидящие в зале терапевты стали цокать языками и вертеть головами в поисках этой сволочи Либермана. По меньшей мере, они хотели испепелить его взглядом и предать анафеме. По окончании выступления дежурного терапевта, заведенный порядок проведения утренних планерок: доклады, вопросы, замечания, объявления и разное – был нарушен. Анна Алексеевна Собакарь покрылась багровыми пятнами, прищурилась и стала истошно визжать на Либермана за то, что он бросил дежурного терапевта в одиночестве, не приблизился к больному и вообще неизвестно чем занимался на дежурстве. Далее рассуждения о падении нравов у хирургов и полном отсутствии внутриотраслевой преемственности. К Лёве второй раз за 10 минут вернулась бодрость духа, связанная с гиперсекрецией надпочечников и выбросу гормонов стрессовых поведенческих реакций. Речь Кадацкой его глубоко обижала, ведь он приходил и консультировал больного, только никакого пневмоторакса у пациента не оказалось, а одышка была связана с сердечной недостаточностью, и рентгенография легких отсутствие пневмоторакса подтверждала. Флягу же возмутил факт, что Либерман берет под сомнение слова и диагнозы врача с тридцатилетним стажем. Версия о пневмотораксе у нее сложилась только из-за показавшегося ей ослабления дыхания и прогрессирующей одышки, а если разобраться, то на пустом месте.

Посыпались уточняющие вопросы. Либерман встал и начал отвечать на них, что еще больше завело Собакарь, так как возникал некий диссонанс. Фляга говорит одно, а Либерман обратное. К дискуссии подключились хирурги.

Собакарь ничьи доводы из хирургической братии не устраивали. Она была свято уверена в правоте дежурного терапевта по стационару и в том, что все хирурги слабоумные от рождения, а в адрес Либермана полетели угрозы собрать ЛКК и хорошенечко пропесочить его вместе с Поляковым, который «распустил» своих врачей.