Воздаяние храбрости

О том, что творится сейчас в столице, Клюгенау имел представление самое приблизительное. За последний год он присягнул уже дважды и надеялся, что третьей церемонии в ближайшее время не будет. Большая политика занимала его куда меньше, чем свои непосредственные обязанности. Но он понял, что своим упрямым молчанием добился всего, на что только мог рассчитывать. Теперь понятно, что принц-главнокомандующий торопится и не уверен в собственных силах. Сердить его далее было бы по крайней мере не слишком разумно.

– Ваше высочество, – заговорил Клюгенау, роняя слова одно за другим, словно процеживая нечистую воду. – Вы как генерал, надеюсь, вполне поймете меня. Мы, солдаты, подчиняемся не обстоятельствам, а приказам.

– Ага! – живо подхватил Аббас-Мирза, едва дождавшись окончания перевода. – Конечно же, я понимаю, майор, и высоко ценю вашу стойкость и храбрость. Но если генерал Ермолов прикажет вам оставить Шушу…

– Мы сразу же подчинимся, – ответил Клюгенау, стараясь выглядеть подавленным и угрюмым. – Но это должна быть почетная капитуляция, а не безусловная.

– Конечно же! – радостно подхватил персидский командующий. – Гарнизон Шуши выходит со всеми почестями, знаменами, оружием…

– И орудиями, Ваше высочество.

Заметив, что Аббас-Мирза замялся, Клюгенау сказал с усмешкой:

– Что вам наши четыре шестифунтовки. На пути к Москве вы возьмете в десятки раз больше…

К его удивлению, Аббас-Мирза согласился почти немедленно. Тут же решили установить перемирие сроком на девять дней. Столько, заявил Клюки, потребуется посланцу гарнизона, чтобы пробраться в Тифлис, провести переговоры с Ермоловым и вернуться обратно. Для соблюдений условий соглашения осажденные и осаждающие должны будут обменяться заложниками.

Когда Клюгенау уже поднимался в седло, один из персидских офицеров обратился к нему на почти чистом немецком. Клюки внимательно оглядел незваного собеседника и понял, что перед ним европеец.

– Кемпбелл. Ричард Кемпбелл, – представился тот. – Британец на службе Фетх-Али-шаха.

– Хорошо платят? – спросил Клюки фон Клюгенау, чуть усмехаясь.

– Хотите переметнуться, майор? – ответил Кемпбелл вопросом, также подкрашенным иронической легкостью.

– Я уже выбрал свою сторону, – сухо ответил Клюки.

– Бросьте, майор, – сердечно рассмеялся Кемпбелл. – Мы с вами люди одной профессии. Верно служим тому, кто предлагает условия лучше.

Клюки выпрямился в седле, разбирая поводья.

– Я солдат, а не дворовый пес на цепи. Служу под свое честное слово, а не за конуру и миску с костями. Прощайте. Не скажу, что рад был знакомству.

Он поскакал рысью из лагеря, а Кемпбелл долго смотрел ему вслед, соображая услышанное. Вечером на совете он высказал уверенное предположение, что перемирие – только уловка русских. Они упорные, упрямые люди. Они не будут капитулировать, они только потянут время.

– Зачем? – спросил его Аббас-Мирза, которого очень привлекала возможность взять красавицу Шушу, и бескровно. – Я имею точные сведения, что через неделю русским уже придется резать коней. А их желудки вряд ли смогут переварить эту пищу. Либо они выйдут сами, либо ослабеют от голода так, что мы возьмем их без выстрела. Но и ты прав – их нужно поторопить. Пошлем гонцов к нашему сыну. Пусть он и Амир-хан оставят за спиной Гянджу и пойдут на Тифлис. Ермолов прочтет это послание, и оно покажется ему достаточно убедительным…

Вечером того же дня собрал своих офицеров и Реут. Решено было воспользоваться предложенным перемирием, подлатать стены, поврежденные персидскими ядрами, и смолоть зерно на мельницах Шушакента. Бросили жребий, и заложником к персам выпало отправиться коменданту Карабаха Челяеву. В Тифлис же поехал майор Клюки фон Клюгенау…

II

Валериан остановил вороного саженях в пятидесяти от берега. Не широкая и, по видимости, не слишком глубокая речка быстро катилась, чуть пенясь и кружась узкими воронками, спешила на север, к Куре, струилась мимо тысяч людей, собравшихся по ее берегам. Сюда, к берегам Шамхора, генерал Мадатов привел небольшой свой отряд. Здесь он встретил авангард персидской армии; здесь, у последнего водного рубежа перед Тифлисом, и должен был решиться ход если не всей войны, то по крайней мере первой ее кампании.

Оставалась, правда, позади еще Храми, но Валериан понимал, что если он проиграет это сражение, то у Красного моста ему уже не зацепиться. Две с половиной сотни пеших ополченцев, оставшихся прикрывать переправу, разбегутся при первых же вестях о неудаче русских. А тогда до самой грузинской столицы персы не встретят ни одного заслона. Валериан почти физически, до явственной боли в плечах, ощущал, как давит, гнетет, сгибает его необходимость решиться. Выжидать, отступать, ударить – выбирай любую из трех возможностей, а результат один и тот же: ты либо выиграл, либо же проиграл.