Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

– А как же родители? – Девушка с сомнением глянула на мамашу с отцом. – Они будут волноваться.

– И отлично, – заверил я ее. – Это нормально, когда родители волнуются о своих детях. Дайте руку.

– Зачем?

– Дайте.

Она робко протянула мне руку, я ухватился за нее и довольно ловко утащил большезубую добычу с улицы в переулок.

– А теперь бежим, – велел я.

Мы пробежали по переулку, свернули в следующий, затем еще в один.

– Все, – сказал я. – Можем спокойно прогуливаться. Пока они нас хватятся и снарядят по нашим следам погоню, мы уже будем вне зоны их бдительности.

– Куда вы меня затащили? – полуиспуганно-полувосторженно поинтересовалась моя спутница.

– В Чрево Брюсселя.

– Куда?

– Да не пугайтесь вы. Это такой райончик возле Гран-плас, где полно всяких кафешек, забегаловок, ресторанчиков и пивных. Посидим где-нибудь, я вас пивом угощу.

– Я не люблю пива.

– А вы его пробовали когда-нибудь?

– Нет.

– То есть вы его платонически не любите.

– Как это?

– Вот и я не понимаю – как. Про платоническую любовь слыхал, а с платонической нелюбовью сталкиваюсь впервые. Вас как зовут?

– Лиля.

– А вы знаете, Лиля, что писал Оноре де Бальзак Эмилю Золя? «Быть в Брюсселе и не попробовать бельгийского пива – все равно что побывать в Париже и не влюбиться». Правда, на момент смерти Бальзака Эмилю Золя было всего десять лет, но читать он уже умел.

Мы углубились в Чрево Брюсселя, поглотившее нас с той веселой прожорливостью, которую фламандские живописцы так любовно запечатлели на своих полотнах. Отовсюду неслись запахи свежей выпечки и кофе, жареного мяса и колбасок, рыбы и прочей морской живности, радостно звенели стаканы и кружки, важно позвякивали о фаянс тарелок металлические приборы. Несмотря на ноябрь – довольно, впрочем, теплый – люди сидели за столиками прямо на улице, наслаждаясь своею праздностью. Мы с Лилей присели за один из столиков.

– Так я вас убедил насчет пива? – спросил я.

– Не знаю… Наверно.

– От «наверно» до «согласна» всего четверть шага. Сделайте этот крохотный шажок, пока не пришел официант. Чтоб нам не сидеть перед ним с глупым видом.

– Хорошо, вы меня уговорили. Вы всегда так быстро уговариваете людей?

– Я не уговариваю, – усмехнулся я, – я заговариваю. Делюсь мыслями и увиденными картинками. Знаете, иногда от этих мыслей и картинок у меня так распухает голова, что если я не выплесну их на кого-то, то начинаю мычать от боли, как недоеная корова.

– А рассказываете вы очень занятно, – сказала Лиля. – И так много знаете… Про битву под Гентом, например. Я вот никогда про нее не слыхала.

– Я тоже. Пока не рассказал о ней в автобусе.

– Как это?

– Да так. Не было никакой битвы под Гентом.

– Вы что же, ее придумали?

– От первого до последнего слова.

– И про кузину принца Оранского?

– Почему же… Наверняка у принца была кузина и не одна.

– И она покончила собой?

– Не исключено. Одно скажу вам точно: она умерла. Все его кузины умерли.

– Почему умерли?

– А вы хотели бы, чтоб они по пятьсот лет жили?

Тут к нам подошел официант, и я заказал две кружки «Стеллы Артуа», потому что это был единственный сорт бельгийского пива, который я знал.

– Так, – нехорошим тоном произнесла Лиля, – а Шарль де Костер?

– Он тоже умер, – мрачно ответил я.

– Я понимаю, что он умер. А вот то, что он будто бы родился…

– Он не будто бы, он действительно родился, даю вам слово. Сами рассудите – как можно умереть не родившись.

– В том доме, на который вы показывали?