В 1927 году мало кого из московских ответработников, отягощённых семьями, прельщала перспектива быть посланными в национальные республики. Речь идёт об аппаратчиках. Руководящие работники, разумеется, ехали охотно, рассматривая такое предложение как трамплин в будущей карьере. Поэтому вакансий на крупные должности не было — при всём дефиците кадров. Острый голод ощущался на работников среднего и нижнего звена — ввиду их многочисленности и отсутствия возможности готовить их на местах.
Руководители нацкомпартий буквально заваливали ЦК жалобами на нехватку квалифицированных работников партийного аппарата. Центр помогал, чем мог. Ввели ротацию кадров. Но многие покидали Москву с неохотой, ссылаясь на здоровье жён, противопоказанность климата, на другие объективные причины. Бажанов был молод, здоров, не имел семьи — таким как раз и ехать.
Не последним аргументом, наверное, было и то, что бывший секретарь Сталина покидал столицу и уезжал в провинцию. Там он больше на виду, там легче фиксировать его слова и поступки.
Короче, осенью двадцать седьмого года Бажанов прощался с Москвой. Максимов, узнав о его скором отъезде, взгрустнул. Он привык к своей необременительной работе, которую выполнял с видимым удовольствием — сообщал в ГПУ о своих разговорах с Бажановым, о том, с кем он встречается, где бывает, что говорит о прежней работе у Сталина, какие оценки даёт членам Политбюро. С отъездом Бажанова всё придётся начинать сначала. Ещё неизвестно, какой «клиент» попадётся.
Бажанов словно угадал мысли своей неотступной «тени». Максимов, встретив испытующий взгляд объекта наблюдения, смутился. И тогда у Бажанова мелькнула озорная мысль. Вспомнив шутки весёлых секретаришек, он спросил:
— А как у вас с работой?
Весь этот год, по версии Максимова, он провёл в поисках хоть какого-нибудь занятия.
— Да по-прежнему плохо, — вздохнул Максимов.
— Хотите, я вас возьму с собой в Среднюю Азию?
— С собой? Конечно. Хотя, подождите, надо встретиться с одним человеком. Он обещал кое-что насчёт хорошего места. Кстати, завтра у меня с ним переговоры. Окончательные. Подождёте денёк?
— Нет проблем…
Ясно, какого человека имел в виду Максимов. Побежит в ГПУ спрашивать, что делать.
Пикантность ситуации заключалась в том, что Бажанов знал, чем занимается Максимов, а тот не знал, что Бажанов знал об этом. Три года, проведённые в сталинском секретариате, научили многому. Одно из аппаратных правил Бажанов усвоил хорошо: если ваш недоброжелатель хочет иметь о вас информацию, то удобнее всего, чтобы оную вы поставляли ему сами. То есть ту, которая вам выгодна.
На другой день к вечеру Максимов пришёл к Бажанову и, благодарно заглядывая в глаза, сказал, что с работой опять ничего не получилось и что он принимает предложение о поездке в Среднюю Азию.
У Бажанова запрыгали весёлые чёртики в глазах. Поезжай, поезжай, продолжай сочинять свои рапорты!
С направлением ЦК Бажанов прибыл в Ташкент.
Среднеазиатское бюро ЦК в 1927 году возглавлял Зеленский. Он приехал в Ташкент из Москвы летом 1924 года с поста первого секретаря Московского горкома партии. «Тройка» в составе Зиновьева, Каменева и Сталина, действовавшая тогда ещё в согласии, перевела Зеленского в Среднюю Азию исходя из того, что он слабоват для Москвы.
Бажанов был знаком с Зеленским, и тот искренне обрадовался, увидев в дверях своего кабинета недавнего сотрудника сталинского секретариата. В душе Зеленский тяжело переживал перевод из Москвы. Руководитель столичной парторганизации, постоянно на виду у Политбюро, привычное место в президиуме среди вождей — и провинциальная глушь, бескультурье, вековые предрассудки. Отлучение от большой политики угнетало.
Зеленский понимал, что из сталинского секретариата в редакторы ведомственной газеты добровольно не уходят. Что-то было. Что — он выяснять не стал. А что было у него, когда сняли с Москвы и отправили в Ташкент? Зеленский испытал что-то вроде сочувствия, глядя на Бажанова.
— Хотите быть моим секретарём?
Сказано было скорее из учёта квалификации московского гостя, нежели из тщеславия — мол, был помощником у самого Сталина, а сейчас будешь у меня. Зеленский, спохватившись, начал торопливо поправлять себя, сбивчиво объяснять, что он имел в виду. Но — слово было произнесено, и Бажанов не преминул воспользоваться промашкой хозяина кабинета.
— Товарищ Зеленский, — сухо сказал он. — Будем говорить откровенно. Я не для того оставил работу помощника товарища Сталина и секретаря Политбюро, чтобы быть вашим секретарём. Я хочу на совсем низовую работу, подальше, в глухие места.
Мысленно похвалив себя за находчивость — повод для отказа работать в Ташкенте подбросил сам Зеленский, — Бажанов с оскорблённо-обиженным видом отвернулся от него.
Чувствуя неловкость за допущенную бестактность, руководитель Среднеазиатского бюро мягко спросил:
— Где бы вы хотели работать?