Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

Теперь мы знаем, как было в действительности. На Довженко, по-видимому, сильное влияние оказала псевдоромантичная манера письма Вишневского. Чего стоит, например, такая скоропись: «Был знойный август. Люди были истомлены непрерывными боями в течение года. Чтобы было легче идти в контратаки, люди сбрасывали сапоги и с возгласами «Да здравствует Ленин! Да здравствует III Интернационал!» кидались вперёд. Под огнём раз лёг петлюровский оркестр. Щорс поднял его: «Играйте, вперёд!» Оркестр заиграл «Славу». Щорс запел им «Интернационал». Оркестр на ходу заиграл и пошёл за новым начальником…»

В сборнике помещены и воспоминания Фрумы Хайкиной-Ростовой, жены Щорса. По одним источникам она была бойцом Богунского полка, по другим — состояла на чекистской службе в щорсовской дивизии. Точного её положения не знает никто. Имеющиеся о ней сведения скудны и противоречивы. Известно лишь, что впервые она встретилась со Щорсом во время боя. Согласно её рассказу, дело происходило так. Отряд Щорса, где она была бойцом-разведчиком, бился с врагом на линии Гомель — Калинковичи. Враг обходил щорсовцев лесом. Нужно было произвести разведку в лесу. Щорс вызвал охотников — в отряде произошло замешательство, поскольку до леса надо было идти под огнём противника. И тогда из рядов смело выступила Фрума. Щорс пристыдил разведчиков: вот, видите, женщина не побоялась, идёт первой, а вы? И тогда бойцы двинулись за ней. Но Фрума в полк не вернулась: её ранили и взяли в плен. Вскоре её обменяли на белого офицера.

Вторая встреча произошла в 1918 году, на рубеже Советской России и оккупированной немцами Украины. На пограничную черту прибило две обезумевшие человеческие волны. С севера, под крыло гетмана Скоропадского, торопились гонимые карающей рукой красных состоятельные сословия. Навстречу неудержимо катился поток беднейшего населения, организуясь в повстанческие отряды для борьбы за Советы. Формируя здесь свои первые полки, Николай Щорс неожиданно узнал в председателе местной чрезвычайной комиссии бывшую разведчицу своего отряда Фруму Хайкину-Ростову. «Так на огненном рубеже классовых боёв мы снова встали рядом», — этой единственной фразой обходится она, касаясь личных взаимоотношений.

Текст её воспоминаний сух и сдержан. Никаких эмоций, ни малейшего проявления столь естественного человеческого, бабьего горя. Мужа бесстрастно называет товарищем, даже в том случае, когда говорит о похоронах: «С гробом товарища поехали мы на север». Употребляет и другие обращения. Но они тоже казённо-официальные: «начальник», «командир». Как будто речь идёт не о близком человеке. Здесь же обнаруживаем загадочную фразу о том, что политотдел армии запретил хоронить Щорса вблизи места гибели.

В этой фразе некоторые увидят ключ к разгадке тайны смерти Щорса: мол, прятали концы. Ф. Ростова-Щорс, правда, даёт такое объяснение решению политотдела 12-й армии: враг, чувствовавший близкую гибель, делал последние отчаянные усилия. Озверевшие банды жестоко расправлялись не только с живыми бойцами, но издевались и над трупами погибших. Поэтому командование не могло оставить Щорса на надругательство врагу, который пылал к нему самой ярой ненавистью. Почему местом погребения выбрали именно Самару? Как будто предвидя возможный вопрос в будущем и стремясь развеять сомнения, Ф. Ростова отвечает: Самара имела революционную славу. С ней было связано имя Чапаева. За время Гражданской войны Самарская губерния выставила полмиллиона бойцов в Красную Армию.

Убедительны ли эти аргументы? В общем-то да. Однако вряд ли могли знать о них в конце августа 1919 года за тысячи километров от Волги, когда выбирали тихое, безопасное место, где можно было бы похоронить Щорса. Скорее всего, эти объяснения более позднего происхождения. К тому же нельзя не видеть явных противоречий между утверждением о том, что причиной проезда мёртвого Щорса от Днепра до Волги был поиск безопасного места, поскольку враги выбрасывали тогда из могил на свалки, псам и свиньям, тела павших красных бойцов, и определением этого места. Такой ли уж тихой и безопасной была Самара? Ответ на этот вопрос находим у В. Вишневского. После того, как вечером цинковый гроб с телом Щорса опустили в землю, на окраине Самары началась перестрелка. И в самом спокойном городе республики, замечает писатель, шла классовая война.