Вожди и заговорщики

Иуж совсем неверным выглядит утверждение, будто оппозиционные настроения были наиболее сильны в партийных верхах. Тонны партийных документов вопиют о массовом недовольстве в первой половине 30-х годов буквально во всех слоях развороченного социального муравейника. Множество документов, пришедших «от низов», сочатся ненавистью к «вождям пролетариата». До партийной верхушки оппозиционные настроения доходили в последнюю очередь, но в тоталитарной системе именно это имеет политическое значение. Тем не менее следующий ход в этой игре сделал именно человек из низов.

Выстрел маленького человека

1 декабря 1934 года бывший партийный работник Л. Николаев проник в здание ленинградского Смольного. 3декабря на допросе Николаев рассказывал: «Я увидел, что навстречу мне по правой стороне коридора идет Сергей Миронович Киров на расстоянии от меня 15-20 шагов. Я, увидев Сергея Мироновича Кирова, остановился и отвернулся задом к нему, так, что, когда он прошел мимо, я смотрел ему вслед в спину. Пропустив Кирова от себя на 10-15 шагов, я заметил, что на большом расстоянии от нас никого нет. Тогда я пошел за Кировым вслед, постепенно нагоняя его. Когда Киров завернул налево к своему кабинету, расположение которого мне было хорошо известно, вся половина коридора была пуста - я подбежал шагов пять, вынув на бегу наган из кармана, навел дуло на голову Кирова и сделал один выстрел в затылок. Киров мгновенно упал лицом вниз»³⁴.

Николаев уже несколько месяцев вынашивал планы убийства. 15 октября его задержали у квартиры Кирова, но Николаев убедительно объяснил свой визит: незаконно уволенный с работы партиец, он ходатайствовал о предоставлении ему какой-нибудь должности. Найденный у Николаева пистолет принадлежал ему законно со времен гражданской войны. Николаева отпустили. Первого декабря он пришел в Смольный для того, чтобы получить билет на собрание партийного актива, где должен был выступать Киров. Он ходил из кабинета в кабинет, но знакомые, которых у

него было немало по партийной работе, так и не выдали ему билета.

В этот день Киров не должен был присутствовать в Смольном, но он изменил свои планы и заехал ненадолго. Охранник Кирова Борисов немного отстал, перемолвившись с сослуживцем. Киров повернул за угол и услышал за спиной торопливые шагиБ

Узнав о выстреле, Сталин проговорил одно слово: «Шляпы!» Немедленно была сформирована комиссия из высших партийных руководителей, которая под строжайшей охраной выехала в Ленинград. Перед отъездом лидеры партии написали и оперативно приняли постановление Президиума Верховного Совета о борьбе с терроризмом. Дела о терактах теперь следовало вести ускоренным порядком. А. Кирилина считает: «Его авторами владело одно чувство - ярость»³⁵. Добавим- и страх. Если открыт сезон охоты на вождей, то кто следующий? Пятого декабря, когда указ был доработан, было объявлено, что дела о терроризме будут слушаться без участия сторон и даже подсудимых. Как в гражданскую войну - некогда разбираться, надо уничтожить всех подозреваемых, чтобы истинный виновник не ушел.

Сталин допросил Николаева. Тот утверждал: «Все это я подготовил один, и в мои намерения никогда я никого не посвящал». На допросе 1 декабря убийца объяснил свои мотивы: «оторванность от партии… мое безработное положение и отсутствие материальной помощи со стороны партийных организаций». Николаев надеялся, что его выстрел может «стать политическим сигналом перед партией, чтоБ накопился багаж несправедливых отношений к живому человеку со стороны отдельных государственных лиц»³⁶. Отдельных лиц, а не системы. ВСмольном поговаривали о романе между Кировым и женой Николаева. Всвоем дневнике он написал: «М., ты могла бы предупредить многое, но не захотела»³⁷. Жена Николаева Мильда Драуле сразу же после убийства оказалась в руках НКВД, ее допрос начался через пятнадцать минут после выстрела³⁸. Не к Мильде ли приезжал Киров в Смольный, не у себя ли в кабинете назначил он встречу?

Но основные мотивы, зафиксированные в дневнике,- все же социальные. Николаевым владело отчаяние. Ведь он был тем самым безработным, которых в СССР официально не было с 1930 года. Всвоем письме к Политбюро накануне покушения Николаев писал: «Для нас, рабочего люда, нет свободного доступа к жизни, к работе, к учебе… Везде, где я только желал через крити-

ку принести пользу дела… получал тупой отклик… Я прошу предоставить мне в первую очередь и в самом ближайшем времени санаторно-курортное лечение, но если нет этой возможности, то я должен бросить веру и надежду на спасение»³⁹. Помогут - прощу все, даже роман хозяина Смольного с женой (если Николаев в него верил). Не помогут - убью. Из личных мотивов вытекали политические. Всвоем «Политическом завещании» («Мой ответ перед партией и отечеством»), он писал: «Как солдат революции, мне никакая смерть не страшна. Яна все теперь готов, а предупредить этого никто не в силах. Яведу подготовление подобно А. Желябову… Привет царю индустрии и войны Сталину…»⁴⁰