Родители мечтали, чтобы он стал врачом, и будущий министр поступил в медицинский техникум в Тбилиси, который и закончил с отличием. Это открывало перед ним дорогу в мединститут. Но уже на первом курсе техникума он стал секретарем комсомольской организации. И когда предложили место в райкоме, согласился не раздумывая. Так что он стал не врачом, а инструктором райкома комсомола, потом заведующим отделом. Пребывание в Тбилиси едва не закончилось для него плачевно. Он заболел туберкулезом, лекарств в послевоенной Грузии не хватало, и его отправили лечиться в высокогорное село. Свежий воздух оказался целительным. Болезнь прошла, и он вернулся к комсомольской работе.
Эдуард Амвросиевич стремительно поднимался вверх по служебной лестнице. Умный, энергичный, деятельный, да еще и хороший оратор, он не мог не сделать карьеры в комсомоле. В 1951 году его утвердили инструктором ЦК комсомола Грузии. В следующем году он уже секретарь, а затем второй секретарь Кутаисского обкома комсомола. В 1953 году его сделали инструктором Кутаисского обкома Компартии Грузии и в том же году утвердили первым секретарем горкома комсомола. Из Кутаиси его перевели в столицу секретарем ЦК республиканского комсомола. Ему было двадцать восемь лет. На следующий год он возглавил грузинский комсомол.
Ему поручили возглавить республику после того, как в Москве выразили недовольство положением дел в республике. 6 марта 1972 в «Правде» поместили в сокращенном виде весьма критическое постановление ЦК КПСС о работе Тбилисского горкома. Видный партийный работник Анатолий Сергеевич Черняев записал в дневнике: «Самые сильные – неопубликованные места: взяточничество, семейственность, грабежи, распад всякой законности».
Говорили, что Шеварднадзе не только мира, но даже и Советского Союза толком не знает, иностранными языками не владеет, да и по-русски говорит неважно… Решили, что внешней политикой новый генеральный будет заниматься сам, а Шеварднадзе, бывшего министра внутренних дел Грузии, назначили для того, чтобы он перетряхнул дипломатический корпус и разогнал пижонов, которые оторвались от действительности, а только за границу ездят. Ждали опричнины.
Но Шеварднадзе чисток не устраивал, вообще никого не уволил. Напротив, двери министерского кабинета на седьмом этаже раскрылись для широкого круга сотрудников министерства. Шеварднадзе приглашал их не для того, чтобы устроить разнос или дать указание, а для того, чтобы выслушать их мнение.
Своим помощникам в министерстве он откровенно сказал:
– Я ведь могу сидеть тихо, ничего не делать, наслаждаться жизнью. Но внешняя политика зашла в тупик, страну нужно вытаскивать из ямы.
Шеварднадзе изменил ритм мидовской жизни, вспоминал главный министерский переводчик Виктор Суходрев. Допоздна работал, приезжал на Смоленскую площадь и в субботу. Очень удивлялся, если вечером кого-то не оказывалось на месте.
Во главе всего комсомола поставили не московского аппаратчика, а человека со стороны. Виктор Иванович Мироненко, сын рано умершего секретаря райкома партии, родился в 1953 году в Чернигове. Собирался стать журналистом, но окончил педагогический институт имени Т. Г. Шевченко, где был секретарем комитета комсомола. После службы в армии поступил в родной пединститут ассистентом на кафедру истории и научного коммунизма, и тут его взяли на комсомольскую работу. Как он сам вспоминал, прежнего первого секретаря райкома комсомола арестовали – за групповое изнасилование. Вместо него назначили Мироненко.
Он поднимался по аппаратной лестнице – секретарь Черниговского обкома, заведующий отделом ЦК ЛКСМ, секретарь ЦК, второй секретарь… В 1983 году возглавил комсомол Украины. Перед назначением его вызвал хозяин республики Виктор Васильевич Щербицкий, очень влиятельный в те годы. Дал ценный совет:
– Руководитель может перепоручить своим подчиненным любой вопрос, кроме двух: кадрового и национального.
Щербицкий знал, о чем говорит. Его предшественника Петра Шелеста в Москве подозревали в покровительстве националистам. Петр Ефимович, пожалуй, больше других киевских политиков любил Украину, украинский язык. Комсомольским секретарям, даже в Крыму, приказано было выступать только на украинском языке. Не у всех это получалось. Многие украинцы на высоких постах не владели родным языком.
Летом 1965 года всем высшим учебным заведениям республики было дано указание в трехмесячный срок перевести обучение на украинский. В Москве такие жесты воспринимали настороженно, видели за этим проявление национализма и сепаратизма. А друг Леонида Ильича Щербицкий, как он сам говорил, стоял на «позициях Богдана Хмельницкого», то есть полностью ориентировался на Москву. Щербицкий на пленумах и совещаниях выступал на русском языке, и книги его выходили только на русском. Он был человеком мнительным, заботился о том, чтобы Москве нравилось все, что он делает.