Возлюби ближнего своего

Трудно мне приходилось в те дни. Все знали, что я верующий, но считали, что верующему воровать можно точно так же, как и неверующему. А потом, почему же «неверующему»? Все же крещёные, а значит православные, и нечего из себя святошу корчить! Но всякий раз, когда народ бежал на вагоны, я отправлялся в будку для обогрева…

Потому опасались меня, — кто я такой, может «засланный казачок»?

Потому, пожалуй, в течение года, меня, подобно переходящему кубку, отфутболивали из смены в смену. Помню, в конце концов, закрепился в самой отстающей бригаде. Начальник смены, человек, в общем-то, неплохой, увидел меня на планёрке, развёл руками и обречённо так говорит:

— Ну, вот, совсем наша смена превратилась в отстойник, раз и этого сектанта к нам подкинули.

(Почему-то многие считали меня баптистом, наверно потому, что на работе не пил).

Ещё через год к нам в бригаду прислали ещё и Пашу, кстати, настоящего баптиста. Понятно, что определить его могли только к нам, в нашу «отстойную» бригаду. На самом деле я очень обрадовался появлению Паши, теперь нас было двое, а это уже кое-что…

Железка кормили и одевала. По началу, пока ещё никто не проверял, что ты там с собою несёшь, с работы тащили всё. Народ со смены возвращался точно с ярмарки. Посмотришь, самовары, чайные сервизы, велосипеды, короче всё, что можно было на себе унести. Помню одного путейца, стащил он два огромных ящика с майонезом. Приспособил под ящик что-то наподобие тележки с колёсиками и толкает их перед собой на рабочую электричку. Говорю:

— Куда тебе столько? Всё равно не съешь.

— А я, — говорит, — бизнесом стал заниматься, излишки — в «комок» (магазин комиссионной торговли) сдаю.

Если на станции «давали» какие-нибудь кожаные курточки, то на следующую смену посмотришь, в этих куртках идёт уже каждый второй, и работяги, и охрана, и транспортная милиция…

Был у нас один такой охранник по имени Толян. Все были уверены в том, что он немного «того», не в себе, короче. Ни с кем почти не общался, не воровал, и главное, другим украсть не давал. Вспоминается такой случай… Однажды открытую бочку со спиртом поставили в таком месте, куда к ней можно было подъехать на машине. Главное, со всеми обо всём договорились, и кто-то, словно в насмешку поставил Толика присматривать за этой самой бочкой.

Охранник (маленького роста, круглолицый, внешне очень смахивающий на одного смешного артиста) — прохаживается вокруг объекта.

Подъезжает грузовик, из него выходят ребята и идут со шлангом к бочке. Идут, и на Толика — ноль внимания. Наш «артист» наблюдает за ними и потом интересуется:

— А чё вы делать-то собираетесь?

— Как что, — удивляются ребята, — ты чё, мужик, тупой? Спирт сейчас будем качать!

— Так я ж его охраняю, — пытается увещать их охранник.

— С твоим начальством, братан, всё договорено, уйди в сторонку, не путайся под ногами!

Толик не стал препираться, достал пистолет и шмальнул из него в воздух.

— Ты чё, мужик! С ума сошёл!?

И в следующее мгновение охранник уже стреляет в землю перед грабителями.

— Третий строго по вам. Пацаны давай звонить, злятся, выясняют, — как так получается, что в них стрелять собираются?

— Слушай, — кричит один из парней, а ты часом не Толик?

— Толик, я, — удовлетворённо отвечает наш товарищ.

— Понятно, поехали, мужики, бесполезно, этого не переубедишь. Я про него слыхал.

Уже много позже, когда я стал священником, меня пригласили в один дом причастить парализованного больного. Прихожу, и что вы думаете, предо мной на диване лежит Толик собственной персоной. Я его тогда исповедал, соборовал и причастил. Потом и отпевал у нас же в храме. Уже уходя после причастия, помню, спросил его:

— Толь, а почему ты никогда не воровал и никому вокруг себя не позволял?

Смешной маленький человек, в бедно обставленной квартирке отвечает:

— А мне, батюшка, как тому Таможне из «Белого солнца пустыни», — за державу уж больно было обидно!.. Потом подумал немного и добавил, — и за людей тоже…

Со временем уже какая-то умная голова сообразила, и стали перебрасывать с разных станций охранников и вооружать их автоматами. Они приезжали и жили отдельно от всех, и лиц их никто не видел. По ночам одевали маски с прорезями для глаз и шли гонять мародёров. Нас тогда предупредили, работаете строго в определённых направлениях, по станции без надобности не слоняться, особенно по ночам. Так что приходилось держать ухо востро.

По рации запрашивают:

— Саша, ты где?

— Там-то, — отвечаю.

— Никуда не отклоняйся с маршрута.

И слышишь, как начинает где-то строчить автомат. Но, думаю, стреляли они, больше для острастки, кто же станет по живым людям, да ещё на самой станции лупить? У всех же семьи, дети, да и кроме нас — в тех же составах проводников, сопровождающих, — вон, сколько ехало, — мало ли кто и зачем вышел…