— В наших местах, это Самарская губерния, его до сих пор так и называют — «Рачейский праведник». Я хорошо его помню, удивительный был человек, и не только потому, что это мой родной дед. Представь себе, полуграмотный — жена, дети, и вдруг воспылал такой любовью к Богу, что обычная жизнь начинает ему казаться невыносимой. С детства его тянуло в храм, а пришло время, и тяга стала непреодолимой. И тогда он отправляется в Саровский монастырь к тамошнему старцу Анатолию просить благословение на пустынничество. Тот ответил: «Хорошо, но прежде ты обязан вырастить детей, а потом получить согласие твоей жены, поскольку то, что Бог сочетал, человек по собственной воле да не разлучает».
Уже спустя годы, дедушка вновь пошёл к старцу. Бабушка согласилась отпустить мужа, но монашества, как обычно в таком случае, принимать не стала и ушла в семью дочери.
Андрей Кузьмич продал дом, построил себе пустыньку, огородил её забором и стал жить так, как велел ему отец Анатолий. Он читал Священное Писание, Добротолюбие, с мужчинами говорил только на духовные темы, и то немного, женщин не принимал вовсе. Четыре раза в году ходил в храм причащаться. Совершал ежедневно по триста поклонов, мяса не ел.
После трёх лет исполнения такого правила дедушка должен был снова идти в Саров, но духовник его к этому времени уже скончался, и пустынник ещё восемь лет продолжал жить по этому правилу, и все одиннадцать лет своего одиночества бывшая его жена продолжала носить ему хлеб. Возле дома на столике положит, в стенку постучит, мол, хлеб на месте, и уйдёт. Одиннадцать лет они не разговаривали друг с другом.
В 1928 году дедушку арестовали, а пустыньку его разорили. Много пришлось ему тогда пострадать, чудом избежал расстрела, к которому был однажды приговорён. В конце концов он освободился, вернулся в свою деревню, и поселился вместе с родными. Жил на кухоньке, устроил там себе крошечную келью. Стал чаще бывать в сельском храме и помогать на службах отцу Александру Феликсову.
— Я тогда была маленькой девочкой, — рассказывает моя алтарница. — Но помню батюшку хорошо. Он часто бывал у нас дома, а я любила сидеть у него на коленях.
Уже тогда люди обращали внимание, что рачейский старец, несмотря на кажущуюся внешнюю простоватость, вовсе не так прост. И он из тех немногих, кому открыто то, что не видят другие.
Пока шли службы в храме, Андрей Кузьмич людей не принимал, отправляя в церковь, но после расстрела отца Александра вынужденно занял место духовника. В те годы открылась его прозорливость и способность исцелять. Особенно в годы войны к нему приходило множество народу узнать о судьбе своих близких, тех, кто пропал без вести или кто давно уже не давал о себе весточки с фронта.
Кстати, именно тогда, после закрытия храмов и убийства священников, у нас появилось множество стариц, старчиков, Христа ради юродивых. У них просили совета, молитв, просили почитать над покойниками. С кем-то власти расправлялись и отправляли по этапу вслед за священниками, но искоренить явление им было явно не под силу.
Как-то смотрел фильм о блаженной Матроне Анемнясевской. Так вот, когда уже в наши годы прозвучало предложение о её канонизации, кто-то сказал: «Зачем, неужели мало одной Матроны Московской? Ведь в каждой деревне была своя Матрона».
Нужно ли прославлять этих людей или нет, я не знаю, но то, что и в наших местах была своя собственная Матрона, это факт. После того, как замучили наших отцов, в деревне появилась юродивая Матрона. Никто не знал, откуда она пришла. Странную молодую девушку часто видели возле закрытой церкви, куда она приходила помолиться. У неё не было собственного пристанища, и жила она точно в соответствии с евангельскими словами, подобно птице, что не сеет и не жнёт. Деревенские по очереди принимали Матронушку в своих домах, кормили блаженную, одевали. Ела девушка очень мало, никогда не носила тёплой одежды и обуви, даже зимой.
Перед самой войной нищенку нашли мёртвой; сама она умерла, или кто помог — никто тогда не разбирался, закопали её у нас здесь же на кладбище и со временем забыли.
Однажды, уже в наши дни, подходит ко мне одна старушка:
— Батюшка, Матронушка наша деревенская просила её отпеть. Во сне пришла ко мне и говорит: «Меня же тогда так и не отпели. Просто похоронили и всё».
— А что же она к тебе-то пришла? — интересуюсь.
— Как же, батюшка, почитай, кроме меня, из прежних жителей во всей округе никого и не осталось. А я её ещё ребёнком знала.
Тогда и отпел я блаженную заочно. Хотя заочное отпевание трудно назвать отпеванием по-настоящему, но тем не менее. От денег за отпевание Матронушки отказался, но месяц спустя бабушка принесла и подарила мне толстые вязаные носки:
— Блаженная велела тебя поблагодарить, так что возьми.