Возлюби ближнего своего

Некоторое время она лежала не шевелясь. Смотрела на свое лицо в зеркале и улыбалась ему — утомленно и нежно. Теперь голова ее полностью прояснилась. Барбара Кляйн, подумала она. Актриса. И все это в первый день Нового года... Актриса... Но разве один день не похож на другой? Она увидела свои часы на ночном столике. Утром она их завела. Часики будут тикать еще целую неделю. Рядом лежало письмо. Страшное письмо, в котором была смерть.

Выдвинув ящик, она достала из него маленькую опасную бритву. Она зажала ее между большим и указательным пальцами и натянула одеяло на голову. Было не очень больно. Правда, утром хозяйка будет ругаться. Но у нее нет ничего другого. Нет веронала. Она зарылась лицом в подушку. Стало темнее. Потом все пришло снова. Очень издалека. Радиопередача из Тулузы. Все ближе и ближе. Какой-то невнятный рокот. Какая-то воронка, в которую соскальзываешь... Быстрее, быстрее... И потом ветер...

XIX

Марилл вошел в столовую.

— Тебя там кто-то спрашивает, Штайнер.

— Кого спрашивают — Штайнера или Губера?

— Штайнера.

— А ты не спросил, что ему нужно?

— Конечно, спросил. Из осторожности. У него для тебя письмо из Берлина.

Штайнер резко отодвинул свой стул.

— Где он?

— Напротив, у румынского павильона.

— Не шпик?

— Непохоже.

Они пошли вместе. Под голым деревом стоял человек лет пятидесяти.

— Вы Штайнер? — спросил он.

— Нет, — ответил Штайнер. — Почему вы решили?

Человек бегло оглядел его.

— Я принес вам письмо. От вашей жены.

Он достал из бумажника конверт и показал его Штайнеру.

— Почерк вам, вероятно, знаком.

Штайнер чувствовал, что сохраняет внешнее спокойствие, но внутри все вдруг оборвалось, и задрожало, и полетело куда-то. Он боялся поднять руку — казалось, и она улетит.

— Откуда вам известно, что Штайнер в Париже? — спросил Марилл.

— Один человек доставил это письмо из Берлина в Вену. Там он пытался найти вас и узнал, что вы в Париже. Вот второй конверт. — На конверте крупным почерком Лило было написано: «Йозефу Штайнеру, Париж». — Вместе с другой корреспонденцией он переслал это письмо мне. Я разыскиваю вас уже несколько дней. В кафе «Морис» мне наконец удалось выяснить, что вас можно увидеть здесь. Вам не обязательно говорить мне, что вы Штайнер. Я знаю — надо вести себя крайне осторожно. Возьмите письмо, и все. Я хочу избавиться от него.

— Оно адресовано мне, — сказал Штайнер.

— Вот и хорошо.

Человек подал ему письмо. С трудом преодолев себя, Штайнер взял его — оно было каким-то особенным, тяжелее всех писем мира. Но, потрогав пальцами конверт, он почувствовал, что скорее даст отрубить себе руку, но не выпустит его.

— Благодарю вас, — сказал он незнакомцу. — Вам это стоило немало хлопот.

— Не имеет значения. Такие поручения достаточно важны, чтобы, не жалея сил, искать адресата. Хорошо, что я вас нашел.

Он простился и ушел.

— Марилл, — сказал Штайнер в полном смятении. — Это от моей жены! Первое письмо! Что в нем может быть? Ведь она не должна была писать!

— Вскрой его...

— Да, конечно. Посиди, пожалуйста, здесь. Что же с ней могло стрястись?.. Господи!..

Штайнер вскрыл конверт, присел и начал читать. В каменной неподвижности дочитал письмо до конца. Скользя взглядом по строчкам, резко изменился в лице. Оно побелело и словно запало, напряглись желваки, вздулись вены на шее.

Рука с письмом опустилась. Некоторое время Штайнер сидел молча, уставившись в одну точку. Затем взглянул на дату.

— Десять дней... — сказал он. — Мария в больнице. Десять дней назад она еще была жива...

Марилл не сводил с него глаз и ждал.

— Пишет, что спасти ее уже невозможно. Потому и посылает письмо. Мол, теперь уже все равно. Она не сообщает, чем больна. Пишет, что... понимаешь... что это ее последнее письмо...

— Больница указана? — спросил Марилл.

— Да.

— Давай сразу же позвоним. Позвоним в больницу. Назовем вымышленную фамилию.

Чуть пошатываясь, Штайнер встал.

— Я должен поехать туда.

— Сначала позвони. Поедем вместе в «Верден».

Штайнер заказал разговор. Через полчаса зазвонил телефон, и он вошел в кабинку, показавшуюся темным стволом шахты. Он вышел оттуда весь в поту.

— Она еще жива, — сказал он.

— Ты говорил с ней? — спросил Марилл.

— Нет, с врачом.

— Ты назвал себя?

— Нет. Сказал, что я ее родственник. Сделали операцию, но спасти ее уже нельзя. Врач говорит, еще три-четыре дня, не больше. Потому-то она и написала. Не думала, что письмо так быстро дойдет. Проклятие!

Все еще держа письмо в руке, он огляделся с таким видом, словно впервые увидел грязный вестибюль отеля «Верден».

— Марилл, я еду сегодня вечером.

Марилл ошалело посмотрел на него.

— Ты что — с ума сошел, парень? — тихо спросил он после небольшой паузы.

— Нет. Я вполне могу переехать через границу. Ведь у меня паспорт.

— Там этот паспорт бесполезен, и ты это прекрасно знаешь!

— Знаю.

— Тогда ты должен также знать, чем грозит тебе такая поездка!

— Знаю.

— Скорее всего, ты погибнешь.

— Если она умрет, я и так погибну.

— Это неправда! — внезапно Марилл рассвирепел. — Может, мой совет звучит грубо, однако прислушайся к нему: напиши ей, пошли ей телеграмму... но только останься здесь.