Рут и Керн сидели молча и слушали. Над их головами шумел ветер времени — в коротком разговоре старика с пожилой женщиной словно прошелестели сорок или пятьдесят лет, и оба собеседника считали вполне естественным, что годы унеслись безвозвратно. И тут же, притихнув, как мышки, сидели два юных, двадцатилетних существа, которым до сих пор даже один год и то казался бесконечным, почти немыслимо долгим сроком; а теперь, когда они внезапно поняли, что все проходит, что все должно пройти, что и к ним когда-нибудь протянется невидимая рука, они почувствовали страх...
Эдит Розенфельд встала и склонилась над папашей Морицем. Он спал. С минуту она вглядывалась в крупные черты старческого лица.
— Пойдемте, — сказала она затем, — пусть себе спит.
Она погасила свет. Все трое бесшумно вышли в темный коридор и ощупью добрались до своих комнат.
Керн толкал тяжелую тачку с грунтом от павильона к месту, где работал Марилл. Вдруг его задержали какие-то два господина.
— Одну минутку, прошу вас! И вас тоже, — обратился один из них к Керну и Мариллу.
Керн осторожно опустил тачку. Он сразу понял, в чем дело. Эти интонации он знал хорошо; даже на самом краю света, погруженный в глубокий сон, он мгновенно очнулся бы от этих вежливых и неумолимых слов.
— Будьте добры предъявить нам ваши документы.
— У меня их нет при себе, — ответил Керн.
— Может быть, сначала вы покажете нам свои документы? — спросил Марилл.
— Конечно, с удовольствием! Вот! Этого вам достаточно, не так ли? Я из полиции. А вот этот господин — контролер министерства труда. Большое количество безработных французов вынуждает нас к подобному контролю...
— Понимаю вас, месье. К сожалению, могу вам предъявить только вид на жительство; разрешения на работу у меня нет. Думаю, вы и не рассчитывали на него...
— Вы совершенно правы, месье, — вежливо ответил контролер. — На это мы не рассчитывали. Но мы удовлетворимся вашим видом на жительство. Можете продолжать работу. В этом особом случае, то есть в связи со строительством выставки, правительство не настаивает на чрезмерных строгостях. Простите за беспокойство.
— Пожалуйста, ведь это ваш долг.
— Можно посмотреть ваш документ? — обратился контролер к Керну.
— У меня его нет.
— А есть у вас хоть какая-нибудь квитанция?
— Нет.
— Вы нелегально въехали в страну.
— Я не имел другой возможности.
— Очень сожалею, — сказал представитель полиции, — но вам придется пойти с нами в префектуру.
— Я рассчитывал на это, — ответил Керн и взглянул на Марилла. — Передайте Рут, что я попался; вернусь, как только смогу. Пусть не беспокоится.
Это он сказал по-немецки.
— Можете побеседовать еще немного, я не возражаю, — предупредительно заметил контролер.
— До вашего возвращения беру на себя заботу о Рут, — сказал Марилл по-немецки. — Ни пуха ни пера, старик! Попросите, чтобы вас переправили в районе Базеля. Вернетесь через Бургфельден. В Сен-Луи позвоните из трактира в отель «Штайф» и закажите такси на Мюльгаузен. Оттуда доберетесь до Бельфора. Это наилучший путь. Если вас направят в тюрьму «Санте», напишите, как только представится случай. Кроме того, за вами будет следить Классман. Я ему сейчас же позвоню.
Керн кивнул Мариллу.
— Я готов, — сказал он затем.
Представитель полиции передал его человеку, ожидавшему неподалеку. Контролер с усмешкой посмотрел на Марилла.
— Очень милые слова на прощание, — сказал он на безукоризненном немецком языке. — Видать, вы отлично знаете наши границы.
— К сожалению, — ответил Марилл.
Марилл и Вазер сидели в небольшом бистро.
— Давайте выпьем еще по рюмочке, — сказал Марилл. — Сегодня я почему-то боюсь вернуться в отель! Ерунда какая-то! Со мною это, между прочим, впервые! Что будете пить? Коньяк или перно?
— Коньяк, — с достоинством ответил Вазер. — А это анисовое пойло пускай пьют бабы.
— Это вы напрасно. Во Франции перно хорош. — Марилл подозвал кельнера и попросил коньяк и перно.
— Хотите, я пойду к Рут и скажу ей все, — предложил Вазер. — В наших кругах такие вещи случаются на каждом шагу. Что ни день — бац! — и опять кого-то сцапали, и тогда приходится как-то сообщать об этом жене или любовнице. Лучше начать разговор с чего-то большого. Сказать что-нибудь о нашем общем деле, которое постоянно требует жертв.
— О каком общем деле вы говорите?
— О нашем движении, разумеется! О революционном просвещении масс!
С минуту Марилл внимательно смотрел на своего собеседника.
— Вазер, — спокойно сказал он, — этим мы, пожалуй, многого не добьемся. Такие вещи хороши для социалистического манифеста, и только. Я забыл, что вы ударились в политику. Допьем, и в ружье! Уж как-нибудь скажем ей.
Они расплатились и пошли по мокрому снежному месиву в отель «Верден». Вазер скрылся в «катакомбе», а Марилл медленно поднялся наверх.