Возлюби ближнего своего

Он не сразу узнал этого жалкого пожилого человека. Ему почудилось, будто он видит нерезкое, расплывчатое изображение на матовом стекле фотоаппарата. Но постепенно облик гостя стал отчетливее, и он узнал знакомые черты.

— Отец! — испуганно произнес он.

— Да, Людвиг, это я.

Старик Керн отер пот со лба.

— Жарко сегодня, — сказал он и виновато улыбнулся.

— Да, очень жарко. Пойдем в комнату, где пианино. Там прохладнее.

Оба сели было, но Керн тут же встал, чтобы принести отцу лимонаду. Он очень разволновался.

— Давно мы с тобой не виделись, отец, — осторожно проговорил он, вернувшись.

Старик кивнул.

— Ты сможешь остаться в Праге, Людвиг?

— Думаю, нет. Сам понимаешь. Правда, пока они ведут себя довольно прилично. Дали мне разрешение на две недели. Вероятно, продлят его еще на два-три дня... И все...

— И что же дальше? Останешься здесь нелегально?

— Нет, отец. В Праге теперь слишком много эмигрантов. Я этого не знал. Попробую снова пробраться в Вену. Там легче раствориться среди людей. А ты-то как поживаешь?

— Я болел, Людвиг. Гриппом. Всего несколько дней как встал с постели.

— Вот оно что... — Керн облегченно вздохнул. — Болел, значит! А теперь снова совсем здоров?

— Да, как видишь.

— И что же ты делаешь, отец?

— Да так... пристроился в одном месте.

— Тебя там неплохо охраняют, — сказал Керн и улыбнулся.

Старик посмотрел на него таким измученным и растерянным взглядом, что он невольно вздрогнул.

— Разве тебе нехорошо живется, отец? — спросил он.

— Хорошо! Впрочем, Людвиг, что вообще значит для нас хорошо? Есть немного покоя — вот и хорошо. Есть кое-какая работа. На угольном складе. Веду бухгалтерские книги. Дел немного. Но все-таки это занятие.

— Что ж, прекрасно! И сколько ты зарабатываешь?

— Ничего не зарабатываю; мне дают только карманные деньги. Зато у меня есть квартира и стол.

— Это тоже что-то. Завтра навещу тебя, отец!

— Да, конечно... или... я могу снова прийти сюда...

— Зачем тебе бегать по городу? Я приду...

— Людвиг... — Старик Керн осекся. — Будет лучше, если я приду к тебе.

Керн удивленно посмотрел на него и вдруг все понял: коренастая женщина, открывшая ему дверь... Сердце его забилось, словно молоток застучал по ребрам. Он хотел вскочить, схватить отца, убежать с ним куда глаза глядят; в голове зароились мысли о матери, о Дрездене, о тихих воскресеньях, которые они проводили вместе... Потом он снова посмотрел на этого разбитого судьбой человека, глядевшего на него с покорностью отчаяния, и подумал: «Конец! Все кончено!» Судорожное сердцебиение прекратилось, и молодой Керн испытывал теперь к отцу только лишь чувство беспредельного сострадания.

— Дважды меня высылали, Людвиг. Едва я вернулся и прожил здесь одни сутки, как меня тут же снова забрали. Даже не обругали. Но — посуди сам — не могут же они оставлять всех нас здесь. Я заболел — шли непрерывные дожди. Провалялся с воспалением легких, а потом еще было осложнение... Ну вот... А она ухаживала за мной... Иначе я бы просто погиб. Понимаешь, Людвиг? К тому же она добра ко мне...

— Разумеется, отец, — спокойно сказал Керн.

— Ведь я и работаю немного. Зарабатываю себе на пропитание. А такого... такого у меня с ней ничего нет... слышишь?.. Такого нет... Но я не могу больше спать на скамейках в парке и вечно бояться! Не могу, Людвиг!..

— Понимаю, отец.

Старик смотрел куда-то мимо.

— Иногда я думаю — твоя мама должна развестись со мной. Тогда она могла бы вернуться в Германию.

— А разве ты хочешь этого?

— Не ради себя. Ради нее. Ведь виноват-то во всем я. Если мама перестанет быть моей женой, она сможет вернуться. Виноват я, и только я! И перед тобою тоже. Из-за меня ты лишился родины.

Керн страшно расстроился. Это уже не был его прежний отец из Дрездена, веселый и жизнерадостный; перед ним сидел трогательный, пожилой, беспомощный человек — просто родственник, уже не способный справиться с жизнью. В полном смятении Людвиг встал и сделал то, чего не делал еще никогда. Он обнял узкие, согнутые плечи отца и поцеловал его.

— Ты хоть понимаешь меня, Людвиг? — пробормотал Зигмунд Керн.

— Да, отец, понимаю. Ничего тут такого нет. Решительно ничего.

Он нежно похлопал отца по костлявой спине, рассматривая поверх его плеча картину, изображавшую таяние снегов в горах Тироля. Пейзаж висел над пианино.

— Вот так... А теперь я пойду...

— Хорошо...

— Только сначала расплачусь за лимонад. Я принес тебе пачку сигарет. А ты, Людвиг, возмужал. Стал большим и сильным.

А ты — старым и дряхлым, подумал Керн. Попался бы мне здесь хоть один из тех мерзавцев, кто довел тебя до такого состояния. В кровь расквасил бы его сытую, самодовольную, тупую рожу!

— Ты тоже молодцом, отец, — сказал он. — За лимонад уже заплачено. Я немного зарабатываю. И знаешь чем? Нашей собственной продукцией. Твоим миндальным кремом и туалетной водой «Фарр». У одного здешнего парфюмерщика еще остался запас. Там и закупаю товар.

На мгновение старик оживился, но тут же грустно улыбнулся.

— Вот, значит, с чем тебе нынче приходится побираться. Уж ты прости меня, Людвиг.