К своим служебным обязанностям Будринцев относился с каким-то хроническим озлоблением. Все, что ему приходилось делать, он делал с одним лишь желанием — свалить с плеч обузу, хоть как-нибудь выполнить задание и тем самым избежать административных взысканий. Когда же ему случалось услышать вполне уместный упрек, он незамедлительно отвечал контрударом, заявляя, что он-де человек маленький и трудится в меру получаемой зарплаты, а всякую там инициативу и сообразительность должны проявлять герои труда и командиры производства.
Если бы на предприятии, где работал Будринцев, в штате состоял специалист-психолог, он, безусловно, установил бы, что в те дни, когда Будринцев отсутствовал, дела предприятия шли куда веселее. Люди разговаривали спокойнее, попусту не раздражались, и это положительно влияло на выполнение плана.
Но психолога в штате не было, и вопрос о дурном влиянии Сергея Будринцева на окружающую среду так и оставался научно не исследованным.
Казалось бы, куда рентабельнее было расстаться с ним, выплатив предусмотренное КЗОТом выходное пособие.
Но странная возникала коллизия. Получалось, что легче уволить хорошего работника, чем избавиться от работника посредственного.
Попробуй придерись, если прогулов у него нет, в нетрезвом виде он на работу не является и свою минимальную норму (утвержденную еще в далекую доатомную эпоху) скрепя сердце выполняет!
Что же касается всего прочего, то это обычно относят к свойствам характера, а о них в «Правилах внутреннего распорядка» и трудовом кодексе ничего не говорится. Сам же Будринцев в ответ на услышанные им замечания отвечал одно и то же:
— Ничего не могу поделать. Уж такой у меня нехороший характер. Бяка я. Самая настоящая бяка.
Об избавлении от Будринцева мечтали многие. По этому вопросу велись дискуссии не только в отделе, где он работал, но и в руководящих сферах.
Несмотря на трудно обходимые формальности, заместитель директора института Юрий Матвеевич Чарский, с помощью юриста и местных организаций, уже неоднократно принимал решение уволить Будринцева. Только дальше проекта приказа дело не шло.
Каждый раз на защиту Будринцева становился сам главный начальник.
— Понятно, — говорил главный начальник. — Вы совершенно правы, Юрий Матвеевич! Будринцева давно следует заменить. Сколько талантливых ребят, только что окончивших институт и скучающих по работе! Горы своротить способны.
— Вот и возьмем какого-нибудь такого парнишку на место Будринцева, — предлагал Юрий Матвеевич Чарский. — Подпишите приказ, а всю остальную канифоль я уж, так и быть, возьму на себя.
— Нет-нет, вы меня не совсем точно поняли, — вдруг спохватывался главный начальник. — Ведь Будринцев не только служащий, он ведь у нас в молодых дарованиях состоит. Сам, говорят, песни сочиняет, а мы с вами, кроме производственных дел, обязаны и про поэзию не забывать.
Чарский не сдавался:
— Да ведь стихи его — сущая тарабарщина! И в песнях даже рифмы нет, а уж содержание и вовсе сомнительное…
— Вот тут и есть главная закавыка! — заявлял главный начальник. — Будь у него все нормально, тогда другой коленкор. Тут же все наоборот, а потому наша задача окружить автора чутким вниманием. Так что спрячьте, дорогой, ваш приказ, и пусть все остается по-прежнему. Я человек старого закала и не хочу, чтобы обо мне как о каком-то реакционере и душителе молодых талантов говорили!
Выслушав столь пространное объяснение шефа, Юрий Матвеевич отправлялся в свой кабинет.
— Тоже мне меценат! — ворчал он. — Знаю ведь, что тошнит его от этих будринцевских песен, да и не понимает он в поэзии ни черта, а тем не менее заигрывает с этим подонком. Серьезный человек, а вот надо же, и он добрячком прослыть хочет…
Пряча проект приказа в специально заведенную толстую папку с надписью «Будринцев», Юрий Матвеевич сердито говорил заведующему кадрами:
— Ну да ничего, вот уйдет в отпуск, я сам подпишу. А какой поэт этот Будринцев — пусть Союз писателей разбирается. В этом они больше нашего понимают.
В тот памятный день, когда в ушах Будринцева еще звучали слова Нади, пришло новое и куда большее огорчение.
Неожиданно для всех главный начальник проектного института отбыл в трехмесячную командировку за границу, и его обязанности возлегли на плечи Юрия Матвеевича Чарского.
Первый же час пребывания Юрия Матвеевича на высокой должности был ознаменован потрясшей весь институт сенсацией. В проходной конторе появился приказ об увольнении Будринцева С. Н. В качестве основных причин фигурировали нежелание повышать квалификацию и грубость в обращении с товарищами по работе.
Приказ вызвал всеобщее оживление. Против увольнения Будринцева возражал один председатель культмассового сектора месткома. Собственно, не совсем возражал: он считал целесообразным сделать это на три недели позже, поскольку на ближайшем смотре самодеятельности Будринцев обещал выступить с новым циклом злободневных стихов.