Читаем Возлюби ближнего! полностью

Возлюби ближнего!

Ответ на запрос У—Д—994/168

Сообщается, что, по имеющимся в «Главгусьсправке» данным, интересующая вас аквалангистка Лида Катушкина (год рождения 1948), а также ученый папирусовед попугай Адвентист Первый (год рождения 1767 — записано со слов) находятся в настоящее время на северном побережье Черного моря. Подробный адрес: Рубиновый залив. Экспериментальная база НИИ дельфиноведения.

Означенная справка выдана инспектором отдела потерь и находок (подпись неразборчива).

Дочитав до конца, я то ли от прилива сильной волны, то ли от прилива счастья (последнее точнее) свалился на спину и… потерял сознание.

Дежуривший в эту ночь санитар-кашалот утверждал, что я просто хватил лишнего, увлекшись перебродившим китихиным молоком. Но мало ли что придет в голову кашалоту?

Все это, впрочем, не столь важно. Так или иначе, а через час и я и гринда уже находились в полной форме и вместе с уткой обсуждали кратчайший путь из Индийского океана в Черное море.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Какие сны видят дельфины? Прощай, утка! Почему среди дельфинов нет писателей.

Мне не пришлось долго зубрить адрес Лиды Катушкиной и древнего Адвентиста. Так уж устроен мозг дельфина, что, получив интересующие его сведения, он мгновенно запоминает их и хранит до самой смерти. Это морские коты и тюлени к старости забывают простейшие вещи и часто находят свою гибель, приняв ядовитого усача за диетического окуня. В отличие от других морских животных память дельфина крепнет с каждым прожитым годом. Но и не обладай я таким преимуществом, все равно бы я никогда не забыл события, происшедшего в тот день, когда мы с гриндой готовились отправиться в далекий путь.

…С первыми лучами солнца, взошедшего над океаном, я уже разминал плавники и собирался завтракать. Спал я плохо, тревожно и проснулся с тяжелой головой и скверным предчувствием.

Вскоре появилась и гринда. Она спала хорошо и видела хороший сон. Сон снился и мне. Тот же самый.

Так уж заведено — на всех спящих дельфинов всегда выдается один-единственный сон. По этой причине морские животные не мучают рассказыванием снов своих родственников и друзей.

Разница только в окраске снов, их цветовой гамме. Один дельфин видит все в ярких, волнующих тонах, другой — в спокойных нежно-голубых, а третий — просыпается мрачным, похожим на приснившийся ему темно-зеленый сон.

Случилось самое ужасное!

Нас поразило страшное горе.

Узнали мы о нем сразу же, как только показались на поверхности океана.

Возможно, что, всплыви мы хоть часом раньше, может быть все было бы по-другому. Но мы задержались, непростительно задержались по вине гринды.

Даже теперь, когда я пишу эти строки, щемящая боль нет-нет да и ударит в левый плавник.

Итак, всплыв наконец, мы не увидели на условленном месте нашего доброго вестника.

Утки не было. Были только следы ужасной трагедии, разыгравшейся, видимо, совсем недавно. По воде плыли остатки утиного наряда — комочек белого пуха.

Единственная свидетельница драмы, маленькая, посиневшая птичка, поведала нам подробности.

На утку налетел ястреб.

Что было дальше, свидетельница не видела. Не в силах глядеть на исход неравного боя, она, слабонервная птичка, полетела звать на помощь, но поблизости никого не оказалось.

«В это время, — впервые с досадой подумал я, — гринда третий раз чистила зубы и сметала с хвоста прилипшие за ночь ракушки…»

…Наше отплытие задержалось еще на некоторое время, но уже теперь по вполне уважительной причине.

Собрав разбросанные ястребом утиные перья, я с разрешения гринды нырнул на дно и спрятал их в затонувшей попугаевой библиотеке.

К слову сказать, позже, через много лет, благодаря этим перьям, я смог написать повесть, которую вы читаете… Хотя в океанах и встречаются иногда пернатые рыбы, но их перья не только не годны для письма, но даже нельзя употребить как зубочистки.

Между прочим, не в отсутствии ли доброкачественных перьев кроется причина того, что мы, дельфины, по количеству писателей еще очень сильно отстаем от людей?