— Это еще не беда, — горестно вздохнул морской кот. — С акулами, говорят, дружит. Вот что позорно. И чтобы завоевать их расположение, дошел до того, что рассказывает антидельфинские анекдоты. Уж, кажется, сам дельфин, зачем же на своих же сородичей грязную клевету возводить?
Тут на огонек залетело семейство летающих рыб. Одна из них, узнав, что разговор идет о дельфине Майна-Вире, очень обрадовалась.
— У меня самые свежие и достоверные сведения, — запыхавшись, проговорила она. — Я видела его во время выступления. Потрясающе талантливый дельфин! Он так поет! Так играет! Так умно и весело разговаривает, что всех приводит в восторг. Но он очень гордый, и, когда я пыталась с ним заговорить, он просто обругал меня и сказал, чтобы я летела куда-нибудь подальше и больше не попадалась ему на глаза!
Все, что мы узнали за короткий срок от постоянных посетителей впадины, к великому нашему огорчению, подтвердилось и позже.
Буквально в каждом водоеме, будь это даже канал, в котором редко встретишь не пахнущую керосином щуку и всегда плывут банки из-под рыбных консервов, везде, повторяю, мы слышали столько всяких рассказов об удивительном дельфине Майна-Вире, что уже трудно было отличить, где правда, а где порочащая отца сплетня, сочиненная каким-нибудь завистливым ужом.
Только спустя две недели мне суждено было убедиться в справедливости океанской молвы.
На деле все обстояло во много раз хуже, чем утверждал турист-осетр, официантка стерлядь, морской кот и летающая рыба — все вместе взятые.
Случилось самое ужасное. Отец не узнал не только меня, но и гринду. Он принял ее за одну из своих многочисленных поклонниц, которые, как я помнил еще с детства, встречали его томными вздохами и по всякому поводу дарили аппетитные букеты вкусных и витаминозных океанских цветов.
Я стоял чуть в стороне и несколько раз от стыда погружался в воду, с тем чтобы не слышать, какие плоские и развязные комплименты отпускал гринде мой дорогой папаша.
Единственный слух, который не подтвердился, касался внешнего вида Майна-Виры.
Бескозырку он заменил не фуражкой, а светло-серой шляпой с коротенькими полями и широкой узорчатой лентой.
Поверх полосатой тельняшки была небрежно накинута темно-коричневая куртка из крокодильей кожи. Несколько обвислый, потрепанный временем отцовский хвост украшали сверкавшие на солнце медные браслеты, а вместо трубки он безостановочно жевал резинку и препротивно чавкал.
Уж на что корректная гринда, и та не выдержала:
— Первый раз вижу чавкающего дельфина! И где вы только научились жевать эту противную резину?
— Я горжусь, мисс гринда, — побрякивая браслетами, гордо сказал отец, — что последние годы вращаюсь в самом изысканном обществе. Уж кто-кто, а владелец моего океанария, мистер Врушнинг, лучше вас знает, как должен вести себя такой незаурядный дельфин, как я! Если хотите знать, то это он — мой босс, научил меня жевать резинку и чавкать. И вообще, моя славная рыбка, вы мне нравитесь, и я приглашаю вас прийти сегодня на мое выступление и послушать, как я вычмокиваю попурри из матросских песен! Успех грандиозен!
Отец приподнял шляпу и, подмигнув гринде, исчез в воде.
— О, Нептун мой! — всхлипнула вдруг гринда. — И этого дельфина я любила и люблю до сих пор!
Я сделал вид, что не слышал слов гринды. Она, видимо, до сих пор не теряла надежды, что отец узнает в ней ту самую красавицу, чью любовь, в свое время, он не сумел оценить, как подобает настоящему, высоконравственному дельфину.
Чтобы не мешать моей наставнице предаваться своим воспоминаниям, я подплыл к воротам океанария. Прямо перед глазами раскачивался на ветру огромный красочный плакат.
Наконец-то представился случай впервые применить на практике усвоенные знания, и я довольно бегло прочел по складам следующие слова: